– А у тебя здорово поменялась обстановка, – заметила она. – Теперь к тебе можно заходить почаще. Если еще будет что-нибудь в холодильнике.
Вот еще за что я любил Линдси – за ее жизнерадостность и способность моментально переходить от безрадостных мыслей к оптимизму. Что бы ни выкинула судьба, она всегда найдет в себе силы отбросить это.
– Да, в последнее время, знаешь ли, появилась возможность заняться квартирой, – сказал я, чувствуя, как расту в ее глазах, вполне возможно приближаясь к идеалу домохозяина.
Она обвела оценивающим взглядом мою убогую обстановку, отмечая в ней новые предметы: ковер, торшер, сервировочный столик с бокалами.
– Похоже, ты всерьез занялся квартирой, вкладываешь в нее деньги. Теперь она становится более привлекательной для покупателей.
– Ну, еще бы, – отозвался я, нежно сжимая ее в объятиях. – Не забывай, я же агент по недвижимости. А с чего это ты решила, что я собираюсь продавать квартиру?
Неужели за ее словами скрывалось предположение, что мне пора переезжать к ней? У меня прямо дух захватило от предвкушения сладкого ужаса грядущих перемен.
– Ну… – сказала она с неопределенным вздохом, – сейчас все равно рано об этом говорить, пока все не уляжется, правда?
– Нет.
Я не мог думать о переезде сейчас. Я был уверен, что мой план с оттягиванием чартерстоунской продажи сработает, но не надеялся, что Линдси захочет слышать о нем.
– Ты же сделаешь то, чего они от тебя хотят? – спросила она, повернувшись ко мне той стороной лица, где алела свежая ссадина. Я не мог сказать ни «да», ни «нет».
– Пока я не вижу другого пути, – уклончиво выразился я. Лгать нехорошо, но подобная уклончивая ложь все же лучше явной. Я не мог обещать ей, что капитулирую, в то самое время, когда собирался, открыто принять бой.
– О боже, – с улыбкой произнесла она. Я был удостоен поцелуя. – Пойдем спать.
Я помог ей подняться, и рука об руку мы направились в спальню, ни дать ни взять – счастливые молодожены, отвалившиеся от свадебного стола. С поцелуем уложив ее в постель, я отправился чистить зубы.
Нижние моляры пожелтели от табака, и я занялся резцами в тот момент, когда Линдси завопила так, будто ее снова ударили.
– В чем дело? – ответно заорал я, брызгая во все стороны «Колгейтом».
– Твоя собака! Она треплет мою одежду!
Действительно, так оно и оказалось. Пучок бросил на меня дерзкий взгляд из-за плеча, и рыло у него было на самом деле в пушку – точнее, в ошметках того, что раньше представляло собой кашемировый свитер Линдси.
18
СОБСТВЕННОСТЬ И ЕЕ ЦЕННОСТЬ
Само собой, я страшно разозлился на Пучка, и на следующий день, когда мы выехали к миссис Кэдуоллер-Бофорт, между нами не было оживленного общения.
Машина, временами буксуя, временами подпрыгивая на ухабах, пробиралась по проселочным дорогам. Пес сидел на заднем сиденье, прикусив язык, как замороженный, и лишь однажды сорвался, приметив зайца и пролаяв в окно:
– Эй ты, ушастый бездельник!
Я собирался сегодня же покончить с миссис Кэдуоллер-Бофорт – в смысле с этой сделкой, за которую взялся, чтобы навлечь на себя столько неприятностей. Я решил отказаться от участия в продаже Чартерстауна, однако по непонятной мне самому причине все же прихватил с собой бланки контракта.
На какой такой случай? Этого я не знал, но все необходимые документы были у меня при себе. Возможно, я подсознательно не терял надежды как-нибудь выкрутиться. Я не собирался продавать ее поместье, но, вероятно, где-то в глубине души допускал возможность, что что-нибудь заставит меня изменить свое решение. Так что, скорее всего, на меня давило подсознание, а также тот факт, что я проснулся посреди ночи от собственного крика.
Несмотря на установившиеся между нами натянутые отношения, мы с Пучком общались, правда, холодно и отчужденно.
– Ты же видел сам, до чего ее довел. Мало ей было того, что ее в этот день какой-то негодяй ударил по лицу, а ты… как ты мог, дурная ты псина, – увещевал я его по дороге.
Пучок же в это время увидел за окном что-то настолько интересное, что целиком и полностью отдался созерцанию.
– Ты слышишь?
– Да.
– Зачем ты это сделал?
Пучок не отвечал, как будто размышляя о более высоких материях, чем кашемировые свитера.
– Получишь ты у меня теперь печенья у миссис Кэдуоллер-Бофорт! – посулил я. – Так и знай: больше никаких сладостей, пока ты не объяснишь, за что преследуешь Линдси.
– Я не могу жить без печенья, – пожаловался пес, – я не выживу. – Он трепетал от одной мысли об этом, как увольняемый, которому сказали, что отработка не обязательна, и он может покинуть рабочее место хоть завтра.
– Ты плохой пес, очень плохой, потому что доводишь до истерики человека, который находится в состоянии стресса.
– А если я сам нахожусь в состоянии стресса? – спросил пес.
– Что? Ты? Какой у тебя может быть стресс?
– Никакой! – отрезал он. Я заметил, что Пучок вожделенно посматривает на коричневый бумажный пакет с завтраком.
– И туда можешь не смотреть, – мстительно добавил я.
Пес отвернулся.
– Но я получу? – вырвалось у него.
– Я же сказал, ни крошки, пока не объяснишь свое поведение.
Пучок тяжко засопел.
– Опять насилие. Мало его было за последние дни?
После этого резюме мы опять ехали в полном молчании, пока вдали не показались ворота поместья миссис Кэдуоллер-Бофорт.
– Надеюсь на твое благоразумие хотя бы здесь, – сказал я, перед тем как выйти из машины. – Если ты мне еще сорвешь работу с клиентом…
– Мы же профессионалы. Я никогда не смешивал личные разногласия с работой, – поспешил успокоить меня Пучок. – Кстати, постарайтесь и вы сами произвести на нее благоприятное впечатление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129