Жара и духота стояли невыносимые, вентилятор уже не справлялся со своей работой. Рубашка на мне была тесная, она липла к телу, и верхнюю пуговицу пришлось расстегнуть. Дело в том, что вечером накануне похорон я умудрился посадить пятна ржавчины с утюга на пару своих лучших сорочек, так что теперь был упакован в подарок тетушки Джиллиан. Тетя Джиллиан постоянно покупала мне на Рождество три сорочки не моего размера. Она просто отказывалась мириться с тем, что обхват моей шеи составляет шестнадцать дюймов.
– Что ты, Дэвид, – настаивала она всякий раз, – этого просто не может быть, у тебя пятнадцать с половиной.
Тетя Джиллиан, как и мой папа, отвергала все аргументы, обращенные к здравому смыслу, поэтому мне оставалось только выражать благодарность: дескать, как это мило с ее стороны и прочее – и засовывать подарки подальше в шкаф. И вот нынче утром я исчерпал стопку чистых сорочек и выудил со дна вещехранилища один из ее последних презентов, чтобы погладить.
Ну скажите, отчего женщины так упрямы?
– Почти впритирку, – сообщил я как-то утром Линдси, влезая в очередной тетушкин «пластырь».
– Так же, как и твоя жизнь, – заметила она в ответ, выгребая выстиранное белье из машины, где оно крутилось ночь напролет в режиме «экономи-7». У Линдси никогда не оскудевал запас подобных иронических замечаний. Вся наша жизнь состояла из черного юмора.
Джилберт приблизился к моему столу, словно старинный паровоз «В&Н», окруженный клубами дыма.
– С собаками сюда нельзя, – заметил я. Не знаю, почему мы не пускали в контору собак. У нас даже была вывеска на дверях: «Вход с собаками воспрещен!». Такие же вывески красовались на дверях всех остальных окрестных контор, а мы не хотели уступать им ни в чем. – И курить тоже, – добавил я, вспомнив о существовании еще одной таблички.
– Вы правы, шеф, – откликнулся Джилберт, но собаку выводить не стал, а только скомандовал ей: «Сидеть!», после чего прикурил новую сигарету от дотлевающего окурка.
– Но я стою перед печальным выбором, – вздохнул он сквозь облако дыма. – Не сможете ли вы помочь мне выбраться из этой ситуации? У меня умерла мать. И вот… – всхлипнул он, – теперь мне предстоит уладить некоторые дела. Это ее собака, – обвел он нас взглядом, – если вы будете столь милосердны, разрешите… позвольте оставить ее у вас. Не надолго, хотя бы на час. Вы не могли бы помочь? Дело в том, что мне предстоит разбираться с… властями, а я не могу оставить его на улице, это очень дорогая собака.
Появившиеся у меня возражения рушились, как песчаные замки, под напором сакраментальной фразы: «У меня только что умерла мать».
Остановись я вовремя, отбрось я в сторону всю эту рефлексию, все могло сложиться совсем по-другому. Какие еще власти в Англии? Повсюду власть порождает лишь недееспособность. Полиция ничего не может сделать, обращаться туда бесполезно, железная дорога не справляется со своими функциями. Далее список не продолжаем, на это уйдет весь день.
И тут предо мной внезапно предстал совсем другой человек: не странного вида толстяк с никотиновой одышкой и избыточным весом, давно переставший следить за собой, – я увидел себя самого, находящегося в том же положении. И ощутил жалость и солидарность.
– Конечно, – сказал я. – Конечно, оставляйте. Вот тут у нас свободный кабинет.
– Огромное спасибо, – пропыхтел мистер Джилберт и бросил взгляд на запястье, где должны были находиться часы. Но там их не было, я обратил внимание. – Я скоро вернусь, поверьте. Оставляю собаку всего на час.
После чего, выпустив на прощание облако дыма, наш случайный гость удалился со скоростью, какой трудно было ожидать от столь тучного создания.
Я посмотрел на Люси, она на меня. Мы оба пожали плечами и затем уставились на пса, нижняя губа у него слегка отвисла, и на морде будто было написано: «Ой, только не надо лишних вопросов».
– Хочешь печенюшку? – Люси присела на корточки и заговорила с собакой, напоминая пенсионерку, объясняющую иностранцу, как пройти на нужную тому улицу. Вообще, Люси одевается довольно неформально. Она носит модные блузки и юбки длиной в три четверти. Когда она наклоняется, ее ноги и спина принимают такие очертания, что мне приходится напоминать себе: «Я шеф, я шеф».
– Печенье? – повторила вопрос Люси. Пес отрывисто гавкнул. Это напоминало звук, вырывающийся в конце концов из груди человека, который участвует в соревнованиях по задержке дыхания. После этого «словесного» выражения чувств наш четвероногий гость призывно завилял хвостом.
– Полагаю, это означает «да», – заметил я. Люси встала и одернула юбку. Латинское «s» сидящей на корточках Люси превратилось в перевернутое «s» Люси стоящей, и появились песочные часы…
Я быстро зацарапал в блокноте.
Это была оправданная тактика, много раз сослужившая мне службу. Я старался представлять себе Люси сочетанием цветовых пятен и форм, упрямо стараясь не замечать ни ее фигуры, ни волос, ни лица. Так, какие-то расплывчатые контуры: изогнутая линия и что-то красное – губы, темное и стремящееся вниз, как бросающаяся на добычу птица, – это волосы, глянец атласной юбки, молочная белизна кожи. Я не хотел, чтобы набор этих цветовых сочетаний связался в моем воображении в какую-то вполне конкретную и определенную женщину, потому что это могло вызвать ненужные переживания. Я предпочитал воспринимать ее по частям, что делало наши взаимоотношения весьма похожими на общение прыщавого застенчивого школяра со своей сексапильной учительницей.
Меня попросили, и я взял ее на работу, она была моей подчиненной, так что никакие мысли «о всяких таких вещах» даже не подлежали обсуждению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129