его можно видеть, к нему можно двигаться, но его нельзя достичь.
И все же наша любовь крепла во время посещения престижных супермаркетов, «Пиццы Экспресс» и «Аск», на уикендах в Париже и дважды в Лэйкс. Меня постоянно преследовало смутное ощущение, что для нее это была какая-то дежурная, минимально-необходимая любовь, не «Квик Сейв» или даже «Сэйфуэй», но где-то поблизости от «Маркса и Спенсера» и определенно не «Харродс». Быть может, где-то между «Сэйнсбери» и «Уэйтроузом».
Пес, к сожалению, начала наших отношений видеть не мог, поэтому между ним и Линдси образовалась определенная дистанция.
– Разрешите откровенность, сэр? – спросил он как-то вечером, когда я вышел из душа, собираясь на большую игру.
Я кивнул ему утвердительно, обтираясь полотенцем. Определенно, пес старательно скрывал усмешку. Его необыкновенно потешало мое несуразное желание окатывать себя водой всякий раз перед уходом из дома. Душ он считал каким-то чисто человеческим чудачеством.
– Всякий раз, когда вы уходите за эту дверь, начинается дождь. Разве вы до сих пор этого не поняли? – выразил он свое недоумение.
– Говори, чего ты хотел?
– Благодарю вас, сэр. Она хочет стать вожаком стаи. Она вас контролирует, и вы с ней считаетесь во всем. Не будет ли лучше, если она уйдет и соберет свою стаю? Тогда вы можете сбиться в стаю с прекрасной Люси и со мной. Это будет наша стая: вы, я и Люси. А Линдси могла бы сбиться в стаю с Майклом Тиббсом, они прекрасно поймут друг друга.
Я не говорил Пучку, что у Тиббса кличка – Кот, а коты, как известно, не стайные животные. Но я не стал сбивать его с этой верной, не лишенной оснований позиции.
– Нет, так нельзя.
– Только так и можно! Так как раз всегда и бывает! – воскликнул Пучок. – Тиббс получит самку, которая ценит себя необыкновенно высоко, да и вы не останетесь в накладе – ваша будет несравненно дороже, потому что добрая, красивая, да еще и раздает печенье.
– Значит, все опять переводится на еду?
Я, кстати, заметил, как переменилось отношение Пучка к Линдси, когда она не оставила ему кончик вафельного рожка от мороженого, которое мы ели на пляже.
Пес прижал уши к голове. Это не всегда является выражением раскаяния, просто он почувствовал, что его в чем-то обвинили. Примерно то же самое ощущение испытывают люди, когда на негнущихся ногах проходят через таможенный терминал. Пусть даже тебе нечего декларировать и по большому счету ты ни в чем перед ними не виноват, но оттуда, из-за стекла, на тебя смотрят как на потенциального контрабандиста, сумка которого набита оружием, наркотиками и иными непотребствами. Так что идешь так, словно готов к тому, что через минуту тебе скрутят руки за спиной.
– Я только хотел узнать, каково ваше мнение по этому поводу, вот и все, – сказал пес. – Не думаю, что она стопроцентно за меня, ваша Линдси.
– А почему она должна быть стопроцентно за тебя?
– Ну, я же… Но, если я… Если вы… Да! – наконец вырвалось у него.
– Ладно, я тоже не уверен, что она стопроцентно за меня, – признал я, – если это может послужить тебе утешением.
Пес принял обиженный вид, словно недостаток энтузиазма со стороны Линдси по отношению ко мне уже наносил ему оскорбление.
– Пойми, мы с Линдси вместе уже очень долго, а отношения между людьми не могут все время оставаться такими же яркими, как в начале.
Постепенно спускаешься на какой-то функциональный уровень любви.
У Пучка отвисла челюсть, слегка подрагивая.
– И то же самое произойдет между нами? – вымолвил он. – Между мной и тобой? Я и не представлял, что мир столь жесток.
Я похлопал по покрывалу кровати, приглашая его сесть рядом.
– О! Особые привилегии! – воскликнул пес, тут же забыв, о чем только что говорил, и, запрыгивая на постель. Он с гордым видом примостился сбоку и приосанился, словно позируя, чтобы его профиль вычеканили на монетах.
Но я не мог так просто забыть его слова.
– Нет, что ты, с нами такого никогда не случится, – сказал я.
Пес тут же ухватил нить беседы. Оказывается, тоже не забыл, о чем только что шла речь.
– Но почему?
– Потому что у нас совсем другие отношения. – Я обнял его за шею. – У нас совсем другая любовь.
– Я тоже так думаю, – вздохнул Пучок, тоже прильнув ко мне.
Спустя несколько секунд он сладко задремал, как умеют это делать одни собаки, тихонько полаивая сквозь уголки рта. Там, по ту сторону сновидений, они проживают иную жизнь, возможно, более похожую на настоящую, чем наша реальность похожа на человеческие сны. Наверное, там он облаивал какой-нибудь порожденный сновидением призрак белки.
Должен сказать, что собаки сами по себе – лучшее снотворное. Их в этом не заменят ни таблетки, ни ароматические свечи вместе с ионизаторами воздуха. Такое ощущение, что усталость, которая наваливается на собаку после дня непрерывной беготни, настолько велика, что не может вместиться в пределах собачьего тела и распространяется вокруг, создавая легкую ауру лени и дремоты. Само время замедляется, подстраиваясь под ритм дыхания собаки, и становится таким же вялым, расслабленным.
Порой щеки Пучка раздувались, затем следовал глубокий выдох, сквозь который можно было расслышать сонное бормотание: «Вот это другое дело, вот оно, чего я недополучил», при этом пес перебирал лапами, мчась куда-то в воображаемом галопе.
Затем он как будто задержал на секунду дыхание, словно ныряя в какой-то еще более глубокий транс.
– Не оставляй меня здесь, – попросил он. – Это, наверное, я виноват, что ты уходишь. О, что же я наделал?
Я положил ему руку на лоб.
– Не зри сих страшных снов сегодня, Пучок, – сказал я, и он затих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129