– Так во-от оно что, – задорно блеснула она глазами. – Ты теперь, получается, уголовник?
– И, представь себе, не вижу никакого выхода.
– Ну, выход всегда есть. Достать новый паспорт и пуститься в бега. Начать все сначала. Я тебе помогу.
– Но… как же ты? – У меня перехватило дыхание от этого неожиданного предложения. – Как твой курс английской литературы?
– Английской литературы? – переспросила она, словно бы впервые услыхав такое словосочетание. – Честно говоря, устала я от придуманных разговоров вымышленных героев, от никогда не существовавших людей, от высосанных из пальца идей. От всего этого я устала. Ты и собака – это гораздо интереснее. Мы вернем его, не беспокойся.
– Что ты задумала? – тревожно спросил я.
– Взлом, – лаконично отвечала она.
– Взлом? Что ты такое говоришь. Откуда ты вообще знаешь такое слово? Ты что…
– Не беспокойся, – оборвала она. – Мы этим уже занимались.
– Мы? Что значит «мы»?
– Мы с братом в детстве лазили в чужие дома.
– Но зачем? Что вы там делали?
– Валяли дурака. Проверяли содержимое холодильников и устраивали скачки на диванах.
Многие вещи я увидел в эту ночь в новом свете.
Мы стали дожидаться, пока в приюте все окончательно замрет. В девятнадцать лет средняя продолжительность полового акта составляла у меня минуты две. Такое даже «актом» нельзя было назвать – так, скорее «сцена», небольшой кинодубль. Конечно, теперь, и особенно после пары стаканов вина, это может затянуться на несколько часов, пока не будет достигнут желаемый результат, – то есть получается целая сексуальная пьеса, даже эпопея. С годами я стал понимать, что уверенно движусь к эпической трилогии, которая все никак не может кончиться благодаря вялости действия и отсутствию концовки. Однако Дэн оказался тем самым исключением, которые так любят подтверждать правило, и, похоже, не думал покидать сцены.
Мы стояли и мерзли, мерзли и стояли. Ботинки, которые всегда вызывали у меня ощущение удобства и надежности, теперь вели себя как дешевая поделка из искусственной кожи и пластика, какие-то обноски восьмидесятых. Я увидел эти пластиковые мокасины в магазине году примерно 1986-м. Они назывались «Сталлоне», вероятно, перед тем, кто их обувал, все должны были расступиться. Теперь я в них окончательно разочаровался.
Люси все это время прижималась ко мне, излучая животное тепло.
– Мы найдем его, – твердила она. – Обязательно найдем, не беспокойся.
Я еще ни с кем не делился своей тайной, но тут, на погруженной в космический холод стоянке, поведал ей все.
Люси улыбнулась:
– Я заметила, что ты с ним разговариваешь.
– Нет, в самом деле, он отвечает. Наверное, я окончательно спятил, но это так.
– И что же он рассказывал про меня? – прижалась она ко мне.
– Ты ему нравишься. Поэтому и подумал, что он согласится пожить у тебя некоторое время.
– Почему же тогда…
– Он сказал, что, если я откажусь от него, пусть хоть на день, он окончательно потеряет веру в человечество.
Люси посмотрела на меня совсем как Пучок, когда я сказал ему, что могу вести машину куда захочу.
– Чушь какая, – заметил он, точно мальчишка, уверенно заявляющий приятелям, что может забить «хоть сто миллионов голов» в ворота.
– Да уж поверь, – сказал я тогда. – Вот, смотри, сейчас я поверну направо.
Во время поворота пес отрешенно смотрел в небеса, и на морде у него было написано: «Не держите меня за идиота».
– Ты просто вертишь руль туда, куда хочет ехать машина, – сказал он.
– Да нет же, это я управляю ею, а не она мной.
– В таком случае, зачем ты возвращаешься в город?
– Чтобы отвезти Линдси ее вещи.
– И в то же время, – заметил пес, виляя хвостом в манере «разрешите напомнить господам присяжным», – тебе нечего там делать. Не хотел – и все равно сел в машину и меня с собой прихватил, впрочем, последнее я одобряю в любом случае. И вот десять минут спустя ты оказываешься в месте, куда, по собственному утверждению, хотел меньше всего на свете. Что это? Издевательство над собственной личностью? Ты у нее как будто ходишь на поводке. Ведь если бы ты мог влиять на ход событий, то туда бы уж точно не поехал, разве не так? Попробуй-ка возразить.
Ну что тут скажешь? Я сказал:
– Не хочу, но надо.
Пес закатил глаза к потолку.
– А потом еще оставишь меня одного в машине, потому что мне туда, к ней, заходить нельзя. Оставишь мне только щелочку в окошке и уйдешь туда неизвестно на сколько, пока она тебя не отпустит. А потом будешь ждать, пока она не решит впустить тебя обратно. И дверь закрывается, когда ты даже ее не трогаешь! – воскликнул он, точно Эйнштейн, на пальцах доказывающий теорию относительности упертому ньютонианцу.
Хлопья снега опускались на нас с неба, как стружки пармезана на пиццу.
– И вообще, – вспомнил я, – говорит он как вполне образованный человек, только временами на него что-то находит.
– Что?
– Какие-то песни, странные стихи, не то…
– Что?
– Да ну, чушь какая-то. В общем, временами он забалтывается. Но главное не это, понимаешь? Главное – что он говорит. Правда, только со мной. Может быть, пока, но только со мной.
– Интересно, – сказала Люси, но совершенно очевидно имея в виду совсем другое: «Перестань валять дурака, лучше займись тем, что у тебя сейчас в руках».
– Поэтому он и учинил погром у тебя на квартире, – пояснил я, чтобы окончательно замять недоразумение. – Он хотел, чтобы ваше дальнейшее сосуществование стало невозможным.
Люси уперлась в меня взглядом:
– Ты это серьезно – насчет меня?
– Еще бы, – ответил я. – Он и про Джима все знает.
– Что такое он мог сказать про Джима?
– Что вы часто встречаетесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129