Написал на меня донос в м
илицию, прохвост эдакий, и по безумию своему опустил его в мой почтовый ящ
ик.
Евстигнеев ухватился за грудь, будто собрался, как Данко, вырвать свое пы
лающее сердце пенсионера конвойных войск и осветить вонючую сумерь гря
зного длинного коридора. Красный испуганно отшатнулся. Но Евстигнеев се
рдце не вырвал, а только сипло и задушевно сказал:
Ч Неправда, ваша, Алексей Захарович! Не доносил я! Сигнализировал. Правду
сообщал. В нашу родную рабоче-крестьянскую милицию. Для вашего же, можно
сказать, блага и пользы! Чтобы провели с вами разъяснительную работу о не
допустимости пьянства! Особенно среди писателей, людей, можно сказать, и
деологических. Сиг-на-ли-зи-ровал!
На харе его был стукаческий восторг, искренняя вера в почтенность его гн
усного занятия. Я и злиться не стал Ч плюнул и повлек за собой остолбенев
шего Красного.
Вчера Ч спьяна Ч закатил я «москвича» двумя колесами на тротуар. Сейча
с он был какой-то весь скособоченный, задрызганный, в ржавчине и потеках,
несчастный, как заболевший радикулитом старый холостяк. На капоте кто-т
о написал много похабных слов, а на лобовом стекле вывел: «Хозяин Ч дурак!
»
Вот уж, что правда Ч то правда!
На сияющем «жигуле» Льва Давыдовича никто такого не напишет!

2. УЛА. МОЙ ДЕД

Ч Суламита! Ч позвал меня дед.
Ч Что, дед?
Ч Ты не спишь?
Ч Нет, уже не сплю.
Ч Ты горюешь?
Ч Нет, дед. Я грущу.
Ч Ты грустишь из-за него?
Ч Из-за всего. Из-за него тоже.
Ч Он ушел навсегда?
Ч Он вернется.
Ч Почему же ты грустишь?
Ч Он уйдет снова. И вернется. И уйдет.
Ч Почему, янике, почему, дитя мое?
Ч Я старше его.
Ч Намного?
Ч Прилично. На два тысячелетия.
Ч Ай-яй-яй! Ч огорчился дед. Ч Он Ч гой?
Ч Да.
Дед долго молчал, раздумывал, старчески кряхтел, потом спросил мягко:
Ч Суламита, дитя мое, ты полна горечи и боли. Ты любишь его?
Ч Да, дед.
Ч За что?
Ч Он умный, нежный, он кровоточит, как свежая рана.
Ч И все?
Ч Он Ч мой сладостный муж, он дал мне незабываемое блаженство.
Ч И только?
Ч Он Ч мой ребенок, отнятый злодеями, изуродованный, и вновь найденный м
ной.
Ч А что они сделали с ним?
Ч Он пьяница, трус и лжец.
Ч Он знает, кто мы?
Ч Нет, дед. Не бойся: я не открыла ему великую тайну. Да он и не поверит.
Ч Это хорошо, Ч тихо засмеялся дед. Ч Суламита, янике, ты ведь знаешь, чт
о плод, зачатый от них, Ч принадлежит им.
Ч Дед, среди них есть масса людей прекрасных!
Ч Конечно, дитя мое! Ч прошелестел в темноте дед. Ч Но им не вынести так
ого.
Ч Почему же мы выносим? Как нам достает сил?
Ч Мы Ч другие, Суламита. Мы Ч вечны. Каждый из нас смертен, а все вместе
Ч вечны.
Ч Почему, дед?
Ч Мы дети незримого Бога, чье истинное имя забыто. Он послал нас сюда веч
ными хранителями очага жизни. Из нас Ч тонких прерывистых нитей Ч он сп
лел нескончаемую пряжу жизни. Мы не можем погасить огонь и не в наших сила
х прервать великую пряжу. Мы не вернемся в наш мир, не выполнив завета.
Ч Дед, почему наш Бог невидим?
Ч Мы не нуждаемся в образе Божьем. Мы носим Бога в сердце своем. И как нель
зя заглянуть человеку внутрь сердца своего, так нельзя увидеть Бога.
Ч Всякий может уговорить себя, что у него в сердце Ч Бог.
Ч Нет, Ч засмеялся тихо дед. Ч Или у тебя в сердце Бог Ч и ты это знаешь т
очно. Или твое сердце Ч глиняная кошка с дырочкой для медяков.
Ч Почему же Бог так карает нас?
Ч Всех людей карает Адонаи Элогим за нарушенный завет, но другие народы
рассеялись, как мякина на ветру, иссякли, как дождь на солнце, изржавели, к
ак потерянный в борозде лемех. А мы живы. И несем память своих мучений.
Ч Дед, объясни, почему я, почему мой крошечный дом должны нести ужасное б
ремя страданий за давно нарушенный завет? Разве я виновата?
Ч Нет, Суламита, твоей вины нет. Когда ты родилась?
Ч Девятого тишри 5708 года.
Ч Видишь, как давно мы пришли! Дом твой Ч каменный стручок на усохшей ве
тке сгоревшего дерева. И сама ты Ч зеленый листочек с дубравы Мамре. Не ищ
и простых объяснений, отбрось пустые слова. Ты Ч живая нитка вечной пряж
и, протянутой сюда из нашего мира.
Тающая темнота клубилась в окне. Дед замолчал. Теперь он будет молчать до
лго. Я встала с постели, прошла через комнату, и холодный пол нервно ласкал
босые ноги. Уселась на подоконник и стала смотреть в пустой колодец двор
а. Угольная чернота ночи выгорела дотла, и со дна поднимался серый рассве
тный дым. Надсадно шипела где-то недалеко поливальная машина. Зябко. Я вид
ела пролетающий над домом голубой ветер, он нес меня на себе, трепещущий з
еленый листочек.
И, закрыв глаза, слушала тонкий звон приближающегося света.
Ч Суламита! Ч шепнул дед.
Ч Что, дед?
Ч А почему он так смеялся, глядя на меня?
Ч Его рассмешил твой картуз, твои пейсы, твое пальто, застегнутое, как у ж
енщин, на левую сторону.
Ч Да-а? Ч озабоченно переспросил дед, подумал немножко и спросил ласко
во:
Ч Суламита, дитя мое, может быть, им не надо показывать меня?
Я слезла с подоконника, подошла ближе и посмотрела ему в лицо, и глаза его
были в моих глазах. Блекло-серые, выгоревшие от старости. Девяносто четыр
е года. Какой он маленький! Сухие неподвижные губы.
Ч Дед, как же мне не показывать им тебя? Я последний побег твоей усохшей в
етви. Ты Ч начало, я Ч конец, ты Ч память моя, а я Ч боль твоя, ты Ч разум м
ой, а я Ч око души твоей. Дед, ты Ч это я. А я Ч это ты…

3. АЛЕШКА. СГОВОР

Они жили в старом пятиэтажном доме, где-то за Сокольниками. Кажется, этот
район называется Черкизово. А может быть, нет Ч я плохо разбираюсь во все
х этих трущобах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27