Голодно, плохо, а она всегда смеялась. Все
зубы выколотили, а она им назло смеялась!
Мне часто снится смеющаяся беззубым ртом Рахиль. Дядя Меер, белокурый ги
гант, судья и мудрец среди одесских биндюжников, неспешно мнет толстыми
пальцами сыромятный кнут. Его мир был пирамидой спокойной необдумываем
ой любви, на вершине которой находились три дочери Ч такие же крупные, ры
жеватые и доброжелательные, как его лошади Зорька и Песя. После лошадей м
есто в его сердце принадлежало покорной тихой жене Мирре, затем шли его д
рузья Ч бывший налетчик Исаак Ларик, мясник Мойша Зеленер, биндюжник Ша
я Гецес и дантист Тартаковер. Как атланты, держали они на себе его мир, в ко
тором было полно веселья, драк, грубой ругани, несокрушимого товариществ
а, добрых «шкаликов» под кусок скумбрии с помидорами, место в синагоге и е
динственная постоянная надежда Ч смысл и цель жизни Ч хорошо выдать за
муж девочек. С добрым приданым, с шумной свадьбой на всю Мясоедовскую, с по
чтенными «мехетунэм» (Родители жениха).
Но на верных своих лошадках отвез Меер дочерей не к венцу, а к последнему п
оезду, уходящему в тыл. Посадил в вагон, оторвал полсердца и отправился на
призывной пункт. И пирамида, которую он возводил целую жизнь, положив в фу
ндамент весь добрый мир людей, рассыпалась на глазах. Под Житомиром прор
вавшиеся немецкие танки в упор расстреляли поезд и всех пассажиров сожг
ли, перебили, изорвали гусеницами. Не вернулся из разведки Исаак Ларик. Уб
ило бомбой Мойшу Зеленера. Повесили на Привозе Шаю Гецес. Сгорел в кремат
ории, пролетел черным дымом над польскими полями дантист Тартаковер. И б
илась на земле в пене, хрипя и дергая ногами, лошадь Зорька, пока Меер с тат
арином Шамсутдиновым стреляли из последней уцелевшей пушки по приближ
ающимся черным крестам. И тогда Господь дал ему наконец отдохновение от
непосильной ноши из обломков разрушенной пирамиды Ч упал, обхватив зем
лю огромными руками, последним усилием пытаясь удержать расколовшийся
шар, и стало легко, и дед шептал в изголовии:
«Участь сынов человеческих и участь животных Ч одна участь: как те умир
ают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества
перед скотом.»
Тень дяди Мордухая быстро ходит по комнате Ч он никогда не мог спокойно
сидеть на месте, он всегда куда-то торопился Ч на субботник, на партсобра
ние, на маевку. Он был общественник, рабкор, ворошиловский стрелок, ударни
к Осоавиахима, член МОПРа, профсоюзный активист и страхделегат. Дядя Мор
духай любил песню «Еврейская комсомольская» и стыдился политической о
тсталости деда. Он объяснял деду, что только социализм смог, наконец, реши
ть еврейский вопрос, и теперь задача евреев, сохраняя свой язык для семей
ного общения и нереакционные традиции для истории, полностью растворит
ься в великой пролетарской культуре русского народа. Он носил бархатную
толстовку и ругался неуверенным матерком. На праздники дядя Мордухай за
певал Ч и остальных настоятельно просил подпевать Ч заздравную песню
«Лейбн зол дер ховер Сталин, ай-яй-яй!…» Ч «Пусть живет товарищ Сталин, ай
-яй-яй!»
Он уехал в Биробиджан строить еврейскую государственность, редактиров
ал там газету, писал боевые письма о том, что только глупцы и слепые не вид
ят, как здесь, в вольной семье нанайского и удэгейского народов, евреи обр
ели, наконец, свою историческую родину.
В дяде Мордухае социализм потерял верного, надежного строителя, когда в
1952 году у выдумщиков очередного антисоветского заговора не хватило для п
асьянса шестерки Ч какого-нибудь шумного еврея. И ангел смерти Саммаэл
ь уронил со своего меча огненную каплю на общественника-выкреста Мордух
ая Гинзбурга. За восемь дней заговор был раскрыт, обезврежен, расследова
н и покаран.
В прошлом году меня разыскал его сын Иосиф Ч усталый медленный человек
с сизыми стальными зубами. Он хотел познакомиться, повидаться, попрощать
ся. И уехал в Израиль. В аэропорту мы стояли, обнявшись, с этим незнакомым ч
еловеком и тихо плакали. Его слезы были на моем лице, и он сдавленно говори
л: «…Суламита, девочка моя, поехали отсюда, я Ч слесарь, у меня золотые рук
и, для тебя всегда будет кусок хлеба…»
И безликими тенями суетились и печалились среди своих маленьких детей т
етя Бася и тетя Дебора Ч я никогда не видела их лиц, не сохранилось даже ф
отографий. Адское пламя испепелило их следы на земле. В моем пантеоне нет
их лиц Ч только имена Ч тетя Бася и ее муж дядя Зяма, их дети Моня, Люся и М
иша. Тетя Дебора с дядей Илюшей и сыновьями Левой и Гришей. Все безмолвно с
ошли в Бабий Яр, фашисты лишили их души, плоти и имени, и изгладилась памят
ь о них. Искру памяти мне передала тетя Перл, на мне кончаются все их пути.

«…Напрасно пришли вы и отошли во тьму, и ваше имя покрыто мраком…»
А ты, юная веточка дедовского дерева, молодой веселый инженер Арончик? Ты
говорил, что нет Бога, а есть материя. Нет Духа, а есть энергия. Нужна не нова
я религия, а новая технология. Мир устроит не Мессия, а технический прогре
сс. Людям нужны не пророки, а инженеры.
Ты оказался прав. Инженеры сделали техническое чудо Ч «мессершмитт». Да
ли ему энергию бензина, полученного по новой технологии из каменного угл
я. Он взлетел, легко, как дух, и под Прейсиш-Эйлау испарил твою материю. И ты
вернулся к своему Богу, ибо он начало и конец вечности. А деда уже не было, ч
тобы благословить тебя напутственно:
«Все идет в одно место: все произошло из праха и все возвратится в прах…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27