Кому надо, я сама нарисуюсь. Живи, как жил. Я, может быть, тебя потом о чём-нибудь попрошу. А пока, как предоплату, внесу в фонд нашего с тобой дальнейшего сотрудничества обещание приходить к тебе на помощь. Нужна буду – мысленно позови. Меня бабушкой Олей здесь зовут. Сама если не услышу, так мне передадут. Дежурить-то у тебя каждую ночь мне не с руки, сам понимаешь, но позовёшь – я помогу. Если потеряешь чего, тоже в моих силах пособить. Ну, всё, отдыхай. Мне пора.
Она исчезла. Игорь Петрович, продолжая прибывать на полу в состоянии туповатой растерянности, медленно переваривал услышанное.
* * *
Мишка сидел на корточках между грядок клубники и отчаянно хотел встретить гнома. Гном всё не появлялся.
– Михаил, ты изображаешь садовое растение? Ты сидишь так уже целый час.
– Я жду.
– Что ты ждёшь?
– Друга.
Бабушка удручённо вздохнула: ей не нравилось стремление внука играть в одиночку. Мишка переключился на дрессировку муравья. Муравей был глупый и дрессироваться не собирался, мальчик настаивал, тыкая в насекомое палочкой.
– Достойное занятие.
Под кустом садовой земляники стоял старый знакомый и недовольно, исподлобья наблюдал за происходящим.
– Наконец-то ты пришёл! Я звал тебя: зову тебя, зову, а тебя всё нет.
– Ты не звал, а требовал, чтобы я пришёл. На такие интонации я не откликаюсь.
– Прости, пожалуйста. Я не хотел тебя обидеть. Я просто хотел, чтобы ты скорее пришёл.
– А что случилось?
– Ничего.
– Так зачем же скорее?
– Затем, что ничего не случается. Скучно.
– О. Братец мой! Я тебе что, старушка-веселушка, чтобы развлекать-то тебя?
– Нет, но. Я думал, что гномы живут, чтобы людям помогать.
– Что ты говоришь?! Ну, если честно, то есть такая обязанность в наших законах, но её не назовёшь смыслом жизни.
– А какой смысл вашей жизни?
– Такой же, что и вашей. Сама жизнь.
– Я не понял.
– Так ты думай, и всё будет понятно.
– Всё?
– Всё.
– Странно. А бабушка говорит, что всё знать невозможно.
– Раз она так думает, то она точно не сможет знать всего, а ты можешь попробовать.
Мишка задумался и не заметил, как его эфирный знакомый исчез. Результатом разговора о смысле жизни стало родившееся желание знать как можно больше и намерение познакомиться со старушкой-веселушкой.
– Привет.
На месте гнома сидела маленькая черноглазая, с короткой стрижкой женщина в голубых джинсах. Её можно было даже назвать девочкой, если бы не интуиция, подсказывающая, что именно она-то и есть та самая весе-лушка.
– Привет. Ты старушка разве?
– Возрастом – да.
– А так и не скажешь.
– Так и не говори. Зови меня просто Юля.
Девушка обворожительно улыбнулась, перекинула ногу на ногу, кокетливо подморгнув глазом, развеяла вокруг себя шлейф абсолютного очарования.
– Ты чего? Я же ещё маленький.
– Так и я стара, а значит, нечего бояться, и я могу побыть самой собой. Мои пляски с платочком и надрывный оптимизм сейчас не востребованы, а женская природа всегда в цене. Расслабься и учись общаться с дамой. Пригодиться. Или ты будешь настаивать, чтобы я приняла положенный званию облик?
Мишка кивнул, и Юля превратилась в женщину неопределённого возраста с недобрым взглядом. На ней было белое, в мелкий голубой цветочек, старомодное платье, в руке белый платок, на ногах белые туфельки. Звонким, задорным голосом, который никак не вязался с каменным выражением лица, она прокричала:
– Частушки! Как пошла я мимо речки, а по ней плывут овечки, солнцу улыбаются, тучки называются!
При этих выкриках Юля топала ножкой и размахивала платочком совсем не артистично.
– Хватит-хватит. Мне так не нравится. Почему ты стала мрачной?
– Я на работе.
– А почему такое платье некрасивое?
– Последний раз я работала пятьдесят лет назад. Тогда всем нравилось. Ещё спеть?
– Не надо.
– Спасибо.
Юля, опять облачённая в джинсы, потянулась сладко и эстетично.
– Ты не представляешь, мой юный друг, что такое делать одну и туже работу веками, не меняясь. Жду – не дождусь, когда меня все позабудут. Или, хотя бы, подарят в своих мыслях новое амплуа. Ты мне поможешь?
– Конечно!
* * *
На просторной светлой террасе женщины перебирали грибы. Лауру Сергеевну тянуло на воспоминания, и она с упоением рассказывала о своей бабушке. Дочь неоднократно слышала эти истории о доброй и свято, но ненавязчиво, верующей Евдокии Кондратьевне. Что-то было в этих историях будто бы сокрыто, спрятано от праздных слушателей, и Лауру каждый раз, когда она касалась в своих разговорах имени бабушки Евдокии, явно подхватывала странная волна вдохновения, словно желающая вынести её собственные мысли на давно поджидающий объект.
Неумело тычась неприрученным ментальным щупом в эфир, доверяясь интуиции, дочь заметила:
– Нашу новую знакомую тоже Евдокия зовут.
– Ну и что? Мало ли Евдокий на свете!
– Мало.
– Вот ты скажешь ерунду-то, и не знаешь, как на неё реагировать!
– Да мне какая-то связь чудится.
– Пусть тебе ничего не чудится, шевелись побыстрее лучше, а то дел еще не в проворот. Хватит болтать!
– Вообще-то я молчала всё время, а говорила ты.
– Да что же у тебя за характер! Тебе слово, а ты десять! Вот от тебя муж-то бежит, из-за тебя и к сыну не приезжает совсем. Господи, за что мне такое наказание? Работаешь всю жизнь, стараешься, выкладываешься, и никакой благодарности!
– Мама, ты вообще о чём?
Мишка, незаметно вошедший в дом, с удивлением рассматривал, как по сердитой бабушке и вокруг неё скачут маленькие уродливые тёмно-серые существа. Они то сбивались в один большой ком, катались по полу, то разбивались на группы по два-три и, как обезьянки карабкались и прыгали по бабушке, делая выпады в сторону мамы, подбираясь к ней ближе и ближе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117