Последствия странного разговора не заставили себя ждать. Взрослые что-то обсудили между собой и стали ещё бдительнее относиться к ребёнку. Их забота с оттенком страха за формирующийся характер мальчика плотным жёлто-красным покрывалом окутала пространство вокруг малыша. Мир стал будто бы менее доступен. Соприкосновение со вселенной перестало быть непосредственным. Первое ограничение, не связанное с собственным физическим телом, как дополнительное условие задачи, заставило маленького человека сделать своевременный вывод о том, что своё сокровенное надо оставлять для внутреннего использования.
Дед, тем временем, зачастил на заколдованные кочки кружившего его болота. Вставая чуть свет, забирая заранее заготовленные колышки и ленточки для ориентирования на местности, корзину для грибов и флягу с водой, он уходил бродить с намерением выявить допущенные собой ошибки во взаимоотношениях с лесными стихиями.
* * *
В таких глухих местах не часто можно встреть человека. Виктор Владимирович испытывал некую гордость, думая о том, что не ходят в такую глушь люди из-за собственной трусости, глупости, лености или ещё каких-нибудь недостатков, кои в наборе его человеческих качеств напрочь отсутствуют. Поэтому он здесь один. «Может, кабанов боятся, может, плутать не хотят, а может, просто лес этот для них не интересен, пустой лес-то». Мысль о пустоте заинтересовавшего пространства не пришлась по вкусу светлой голове с физико-техническим складом ума. Самодовольные настроения легко вытеснили чужаков из привычных программ, припасённых сознанием для праздного переосмысления.
Старые, некогда смотрящие строго вверх, сосны, до середины стволов покрывшиеся плесенью, мхами, опятами и поганками, будто от многовековой усталости стали заваливаться, как попало, при первом же подходящем порыве ветра, выворачивая пласты мокрой земли с подгнившими корнями. Вообще, ветрам пробиться сюда так же непросто, как людям. Обычно, ураганные силы лишь гладили по верхушкам плотный игольчатый купол и, не желая гасить свою силу во всепоглощающей тьме, огибали эту кем-то или чем-то охраняемую зону по траектории наиболее энергоэкономичной. Лишь молодые и неопытные ветра, в молодости своей не считающие потери, из любопытства или озорства, губя себя полностью или частично, вырывались из массы направленных воздушных потоков под углом, просчитать который не смог бы ни один гениальный физик, чтобы проникнуть в обитель охраняемой тайны. Ветры играли в свои игры. Внизу, на мягких мхах, царила полная, неестественная тишина. Лес своей неподвижностью давно стал похож на театральные декорации. Здесь было царство вечного сумрака, ибо свет бессилен тягаться с предельной концентрацией земного, инертного. Здешний покой имел предельно допустимую концентрацию в физическом мире и потому качественно плавно перерастал в состояние всеобщего застоя. Что-то действовало затормаживающим образом и на сознание сильного человека.
Возможно, сказывалась обычная усталость. Виктор Владимирович уже десять часов без отдыха обходил таинственные болотные кочки. Возникшее желание присесть, отдохнуть, вопреки привычке выжимать из себя всё до последнего, гнать не стал. Достал «Яву» и закурил, смакуя приятные мысли. Развалившись на удивительно сухой, мшистой горке, довольный собой, играл губами, выпускал клубы дыма разной формы. Тишина. «Одно то, что здесь я один, символично. Я одинок в своей индивидуальности. Я уникален. В некоторых областях конкурентов-то мне нет». Сигаретный дым в отсутствии движения воздуха зависал в том месте, куда его доставил выдох курильщика. Вокруг лежащего на мхе человека скоро образовалось плотное облако похожее на туман, только нежнее, волшебней. Сквозь эту пелену созерцать величие могучих деревьев стало неудобно. Глаза закрылись сами собой, приятная тяжесть с век сползла куда-то в мозг.
Это был точно сон. Среди неподвижного леса неожиданно обнаружилась поляна с разнотравьем и родником. В центре поляны стоял человек и смотрел пристально, зло, глаза в глаза: «Сигарету погаси. Торфяники кругом». И, будто желая напугать, мужчина, похожий обликом на благообразного отшельника, стал корчить рожи, превращаясь в омерзительного вида старуху с лицом красным и шелушащимся от болезненных внутренних процессов.
Однако бабка была настоящая. Одной рукой она разгоняла дым, другой больно толкала заснувшую уникальность.
– Ты, милый, сгореть заживо хочешь? Затаптывай, затаптывай скорей! Тщательно проверяя, не осталось ли где тлеющего мха, пристально глядя под ноги, Виктор Владимирович наткнулся на странный след, хорошо впечатавшийся во влажное углубление между пушистыми холмиками. Это был отпечаток большого копыта. Слишком большого, чтобы не придать этому факту значения, слишком рельефного, чтобы списать увиденное на воспаленное воображение или дефект зрения. В десяти метрах от этой находки скакала бабка, смешно занося ногу, прежде чем наступить на огонь. Что-то нелепое было в её внешности. Виктор Владимирович привычно выстраивал логическую цепочку из мыслей, которые бы объяснили ему собственную подозрительность: «Лицо, конечно, омерзительное, но дело не в нем. Она в длинной юбке! В лесу, куда женщины стараются не ходить без провожатых, в таком дальнем лесу, где людей вообще нет, дама, пусть престарелая, в многослойной юбке позапрошлого века, вязаной кофте, к которой в лесу липнет всякая дрянь, пляшет на болоте, затаптывая огонь! Чертиха! Под юбкой ноги свои козлиные прячет». Этот вывод почему-то легко вписался в структуру атеистического мышления в прошлом убеждённого коммуниста, ныне философствующего искателя собственной истины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117