Я мог бы сказать вам, дорогие сограждане, что специально подставился, чтобы не попасть под каток памятного всем вам большого политического процесса над молодыми эстонскими националистами и диссидентами. А я вполне мог под него попасть, потому что дома у меня хранился машинописный экземпляр книги Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», которую я иногда читал перед сном. Но я не скажу вам этого. Нет, не скажу. Я не буду врать. Я считаю, что политик не должен врать своим избирателям без крайней необходимости. Я действительно фарцевал у «Березок» и «ломал» чеки и на этом деле подзалетел. Но что значит фарцевать? Это то, чем занимается сегодня вся Эстония. Это обыкновенная торговля, и сейчас кажется странной нелепостью, что за это человека можно было посадить в тюрьму. А что значит «ломать» чеки, дорогие сограждане? Официальная цена одного чека Внешторга была рубль, я предлагал два, но на самом деле за сто чеков платил только сто рублей, а не двести, как обещал. Да, я обувал. Но кого? Тех, кто сам хотел наварить на чеках. А чеки, как вы знаете, были в основном у советской партноменклатуры, имевшей возможность выезжать за рубеж. Такие чеки были и у наших моряков и рыбаков, но ни одного из них я не кинул. Но не потому, что я их боялся, нет! А потому, что уважал их нелегкий труд! Ну, как? Муха, ты человек посторонний. Ты бы за меня проголосовал?— Двумя руками.— Вот видишь, — обратился Томас к Крабу. — Народ меня понимает.— Про кидалово на авторынке тоже скажешь? — поинтересовался Краб. — Как ты впаривал продавцам «куклы»?— Во-первых, это было редко. А во-вторых, не я, а мы. Ты меня прикрывал. И на этом деле меня не прихватывали. Однажды били — да, было дело. Да ты сам хорошо помнишь, потому что нас били вместе. Но ментовка ни разу не прицепилась.— Но люди-то знают. И на предвыборном собрании обязательно спросят.— Кто? Ты?— Зачем я? Найдутся желающие. Тут тебе и придут кранты.— Недооцениваешь ты меня, Стас, — укорил Томас. — И людей недооцениваешь. Это нехорошо. Людей нужно уважать. Любить не обязательно, а уважать нужно.Он встал в позу трибуна и обратился к Мухе:— Дорогие сограждане! Тут некоторые намекают на то, что я впаривал так называемые «куклы» продавцам машин на нашем авторынке. Честно признаюсь: было. Но что это означает? Это означает, что человек пригонял на рынок новые «Жигули» и объявлял за него два и даже три номинала. Официальная цена оформлялась через кассу, а «вышку» он получал налом. Вот эту «вышку» я и выдавал ему в виде «кукол». Я обманывал, да. Но кого? Кто в советские времена мог покупать автомобили по госцене? Да все та же партийно-хозяйственная номенклатура. Так кого же я обувал? Партократов и вороватых чиновников! Я не считаю себя безгрешным, дорогие сограждане. Нет, не считаю. Мне часто бывает стыдно за бесцельно прожитые годы, потраченные на выживание. Но чем занимались все вы? Выживали. Кто как мог. И если кто-то из вас ни разу не спер с завода болта или хотя бы канцелярской скрепки со службы, пусть первый бросит в меня камень! И я немедленно сниму свою кандидатуру! А вам придется голосовать за политиканов, которые врали вчера, врут сегодня и будут врать всегда! Выбор за вами, сограждане! Голосуйте душой!Муха поаплодировал. Томас скромно поклонился и подошел к бару, так как решил, что пятьдесят граммчиков «Мартеля» он заслужил. И даже, пожалуй, сто. Да, сто. И все. Все, пока не будет сделано дело.Краб покатал во рту сигару и озадаченно проговорил:— По-моему, Фитиль, ты гонишь пургу. Только никак не въеду зачем.— Никакой пурги, — возразил Томас, опускаясь в кресло и закуривая «Мальборо». — Скажу тебе больше. Я уже решил, по какому округу выставлю свою кандидатуру. По Вяйке-Ыйсмяэ. Это таллинские «Черемушки», — объяснил он Мухе. — Самый большой район города.— Вяйке-Ыйсмяэ? — переспросил Краб. — Да тебя там закидают тухлыми яйцами! Там же половина русских, а вторая половина им сочувствует. А ты, блин, внук эсэсовца, если помнишь.— И все-таки Вяйке-Ыйсмяэ, — повторил Томас. — Именно потому, что я внук Альфонса Ребане. Я тебе скажу, Стас, в чем тут фишка. Но только между нами. Пока об этом не должен знать никто. Придет время, узнают все. А сейчас — молчок. Дело в том, что весь район Вяйке-Ыйсмяэ стоит на моей земле.— Как?! Что значит — на твоей земле?— То и значит. Эту землю перед войной купил мой дед. А я его законный наследник.— Твою мать. А я уши развесил. Ладно, Фитиль, отдыхай. А я пойду, некогда мне разводить ля-ля-тополя со всякими алкашами.С этими словами Краб бросил в пепельницу недокуренную сигару и выбрался из низкого кресла.— Не спеши, Стас, я еще не все сказал, — остановил его Томас.— С меня и этого хватит. Потом как-нибудь доскажешь. Летом, летом.— Сядьте, господин Анвельт, — посоветовал со своего дивана Муха. — Сидите и слушайте. Когда вам разрешат уйти, тогда и уйдете.— Это кто мне приказывает, бляха-муха? — взъярился Краб. — Скажи своей шестерке, Фитиль, чтобы придержал язык. Тут ему не Россия, тут его быстро окоротят!Произошло движение воздуха, и Муха, только что сидевший на диване, уже стоял перед Крабом. В руке у него был пистолет. Он уперся стволом в лоб Крабу и вдавил его в кресло.— Вот так и сиди. Сиди и кури.— Почему ты так с ним разговариваешь? — удивился Томас.— Он знает.— Что я, блин, знаю?! — возмутился Краб.— Не знаешь? Даже не догадываешься? — не поверил Муха. — Ладно, потом объясню.Из кабинета вышла Рита Лоо, на ходу убирая в сумочку стопку листков.— Что тут происходит? — поинтересовалась она, уловив некоторую напряженность в атмосфере гостиной.— Мы беседуем, — объяснил Муха.— А что это у вас в руках?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119