Так он думал. Нет, он переправлял их в мой кабинет. В сущности, я был единственным поклонником его таланта. У него был талант, но не было характера. А талант без характера оборачивается бедой. Я приведу вам пример другого человека. Он проходил обвиняемым по тому же процессу и получил те же три года. И сидел в одном лагере с вашим мужем. Я говорю о кинорежиссере Марте Кыпсе. Он же не сломался. Потому что у него был не только талант, но и характер. Он добивался своей цели и добился ее. — Мюйр немного подумал и уточнил: — Почти.— Минутку! — вмешался я. — Так это вы вдохновили его на сценарий? Значит, вы и были тем таинственным незнакомцем, который пришел к нему ночью в котельную и рассказал об эсэсовце?— Совершенно верно, юноша, совершенно верно, — покивал Мюйр. — Это был я. И этот ночной разговор в котельной был началом моей самой масштабной оперативной комбинации. Лучшей в жизни. Она продолжается и сейчас. Но скоро завершится, уже скоро. Два слова, чтобы закончить с предыдущей темой. Не задумывались ли вы, госпожа Лоо, куда все-таки делись те сто пятьдесят тысяч долларов, которых не досчитались при обыске вашего мужа? Эти деньги были действительно переправлены из Лондона для помощи нашим диссидентам, — объяснил он мне. — Мы перехватили курьера, а затем продолжили игру и подбросили их Александру Лоо. Но при обыске обнаружили только пятьдесят тысяч долларов. Остальных так и не нашли, хотя перерыли всю Эстонию. — Он вновь повернулся к Рите: — Так куда же они подевались? Не догадываетесь?— Их украли вы, — предположил я.Мюйр засмеялся старческим дребезжащим смешком.— Нет, юноша, нет. Я их не украл. Я их приватизировал. Заблаговременно. Это была моя доля общенародного достояния. И сейчас я могу об этом сказать.— Зачем? — спросил я.— Чтобы знали.— Зачем нам об этом знать?— Вам? — удивился Мюйр. — Разве вы ничего не поняли? Я говорю это не для вас. Для тех, кто вышвырнул меня из жизни. Кто был уверен, что с Матти Мюйром покончено. И теперь они знают. Но знают не всё. Далеко не всё. Им еще очень многое предстоит узнать!— Будьте вы прокляты, Матти Мюйр! — сделала свой последний ход червонная дама. — Будьте вы прокляты с вашими долларами и с вашими гнусными комбинациями! Я думала, что забыла о вас. Зачем вы снова лезете в мою жизнь? Кто вас звал? Когда же вы наконец сдохнете, старый паук?!Король пик постоял у окна, сложив за спиной руки и покачиваясь на носках. Потом живо обернулся и кончиком мизинца пригладил усы.— Паук, — весело повторил он. — Паук. По-моему, меня повысили в звании. Паук — это же выше, чем гнида. Не так ли? — И тут же его лицо вновь стало мертвым, холодным. — А теперь я отвечу на ваш вопрос. Ваша жизнь, милочка, интересует меня не больше, чем жизнь тех голубей за окном, какими так любит лакомиться мой кот Карл Вольдемар Пятый. А вот жизнь вашего жениха очень интересует. Вы сделали хороший выбор. Верней, его сделали за вас, но это неважно. Вы даже не представляете, насколько хороший. Вы это поймете. Чуть позже.Он извлек из жилетного кармана плоские золотые часы, открыл крышку и взглянул на циферблат. Заметил:— Странно. Мне казалось, что путь отсюда до бара в гостиной не такой уж и длинный.Я тоже посмотрел на часы. Разговор продолжался уже тридцать минут, но запала у этого старого паука не убывало. Похоже, козырной мастью у нас сейчас были пики.— Знаете ли вы, юноша, что сообщает человеку энергию жизни? — словно угадав мои мысли, спросил Мюйр, защелкивая часы и пряча их в жилетный карман. — Считается, любовь. Нет. Любовь с годами тускнеет, становится привычкой. Но только одно чувство никогда не утрачивает своей силы и остроты. Ненависть!На этой оптимистической ноте в кабинет и вернулся Томас Ребане.На длинном пути от бара в гостиной до кабинета Томас явно успел пропустить две капельки «Мартеля». Скорее всего, из горла. Это практично. Чтобы лишний раз не пачкать хрусталь. Он торжественно водрузил поднос с объемистой квадратной бутылкой и пузатыми бокалами на журнальный стол, плеснул по капельке Мюйру и мне с Ритой Лоо, чуть больше себе и гостеприимно предложил:— Ваш «Мартель», господин Мюйр. Присядьте. А то вы все ходите. Так можно устать. Хороший коньяк лучше пить сидя. Стоя пьют только на троих. Чтобы быстро. А мы никуда не спешим.После этого он расположился на диване, деликатно уступая свободное кресло гостю. Но Мюйр не сразу последовал приглашению. Он взял бокал обеими руками, снизу, поднес к лицу и принюхался. Одобрительно кивнув, предложил:— За вас, сын мой.— Ваше здоровье, господин Мюйр, — ответил Томас, несколько озадаченный таким обращением. Но все же выпил. Потому что не выпить было невежливо. Потом закурил и приготовился слушать.Мюйр тоже сделал глоток, оценил:— Недурно.И только после этого опустился в кресло.— Вы удивлены, что я так вас назвал? — спросил он. — Для этого есть причина. Дело в том, Томас Ребане, что я некоторым образом ваш отец.От неожиданности Томас поперхнулся сигаретным дымом.— Нет! — завопил он. — Нет и еще раз нет! С меня хватит деда! Да вы что, издеваетесь? Дед — эсэсовец, а отец — кагэбэшник? Меня же разорвет на две части! Если вы так шутите, господин Мюйр, то я прошу вас так не шутить!— Успокойтесь, успокойтесь, дорогой Томас. Мои слова не следует понимать буквально. Я имел в виду, что вы — мое порождение. Это я вызвал вас к жизни. — Мюйр повернулся ко мне: — Это случилось в ту самую ночь в котельной. После этого мне оставалось лишь ждать. Но я умею ждать. И я дождался.Он оценивающе оглядел Томаса и с удовлетворением заключил:— Если бы меня спросили, кого я жду, я не смог бы ответить. Но теперь понимаю, что именно такой человек, как вы, и должен был явиться в образе внука Альфонса Ребане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119