— Вы его спровоцировали. Подбросили моему мужу доллары. До сих пор удивляюсь, что не наркотики!— Нечему удивляться, госпожа Лоо. У нас была другая задача. Наркотики — уголовщина. А доллары — это работа на западные антисоветские центры. Доллары очень хорошо вписались в контекст. Стали эффектной заключительной точкой. А контекст, согласитесь, был неспровоцированным. Самиздат, «Хроника текущих событий», машинописные экземпляры «Архипелага ГУЛАГа». Нам нужен был политический, а не уголовный процесс.— И вы его успешно сварганили. И даже не краснеете, когда говорите об этом сейчас!— Я чего-то не врубаюсь, — вновь вмешался бубновый валет. — Вы говорите о художественной литературе, а я не понимаю зачем. Я читал «Архипелаг ГУЛАГ». Талантливо, но затянуто. Но разве вы пришли ко мне, господин Мюйр, чтобы говорить о художественной литературе?— Сиди и молчи, — вывела его из игры червонная дама. — При обыске они обнаружили у моего мужа пятьдесят тысяч долларов, — объяснила она мне. Не потому, что хотела объяснить, а потому, что ей нужно было выговориться и она почему-то решила, что я самый подходящий для этого адресат. — А сказали, что должно быть двести. По агентурным данным. Двести тысяч долларов! У Александра! Да он и десятки никогда в руках не держал! У нас в доме иногда куска хлеба не было! Они допытывались, куда он дел остальные сто пятьдесят тысяч. Пропил. Финансировал подрывную деятельность. Я была совсем девчонкой, ничего не понимала. Но чудовищность этой нелепицы понимала даже я!— Мы не настаивали на этом обвинении, — заметил Мюйр. — Ваш муж получил только то, что заслужил по закону. И провел в лагере всего три года. Другим в те времена давали и по пять, и по семь плюс пять. «Семь плюс пять» — это была такая формула, — объяснил он мне. — Семь лет исправительно-трудовых лагерей и пять лет ссылки.— Я очень хотела бы, господин Мюйр, чтобы вы сами провели в лагере хотя бы год!Червонная дама вела свою партию активно, но в самой этой активности таился проигрыш. Она не оставляла себе резервов. А король пик оставлял. И он лишь усмехнулся, услышав ее пожелание, идущее от самого сердца. Снисходительно переспросил:— Год? Всего год? В наших-то лагерях? Дитя мое, я провел в заключении пять лет восемь месяцев и двенадцать дней. С марта сорок восьмого года. Из них год во внутренней тюрьме Лубянки, год в Лефортово и восемь месяцев в камере смертников во Владимирской тюрьме. А последние три года в «Норильлаге». И только в апреле пятьдесят четвертого года был освобожден и реабилитирован.— Странно, что это ничему вас не научило! — бросила Рита.Лицо у него окаменело, помертвели глаза.— О нет, Рита Лоо, — возразил он. — Эти годы научили меня всему.Твою мать. Восемь месяцев в камере смертников — это круто. Внутренняя тюрьма Лубянки и Лефортово — тоже неслабо. А «Норильлаг»?Мюйр не стал объяснять, чему научили его эти годы. Он молчал. И это было очень красноречивое объяснение.— И в чем парадокс? — снова заговорил он. — В том, что меня обвиняли в буржуазном национализме. Как и вашего мужа, Рита Лоо. Каково? Настоящая причина была, конечно, в другом. О ней я узнал много позже. Вы даже представить себе не можете, какие узлы закручивала в те годы жизнь. Я сидел из-за того, что слишком много знал... Никогда не угадаете. Нет, никогда. Я слишком много знал о вашем дедушке, Томас Ребане. Да, об Альфонсе Ребане. И не знал, что об этом нужно молчать.Последнюю фразу он адресовал мне, и я невольно почувствовал, что становлюсь центром всего разговора, хотя на эту роль совершенно не претендовал.— Это неправильно, — решительно заявил Томас. — Я не согласен. Так не принимают гостей. Это невежливо. Не выпьете ли чего-нибудь, господин Мюйр?— Пожалуй, — согласился пиковый король. — Капельку «Мартеля». Я видел в вашем баре «Мартель».— Рита Лоо, капельку «Мартеля» для господина Мюйра, — распорядился Томас. — И для меня. — Он немного подумал и уточнил: — Две капельки.— Я тебе не прислуга, — отрезала Рита.— Она мне не прислуга, — сообщил Томас Мюйру. — Она мне пресс-секретарь.— И невеста, — напомнил Мюйр.— Да, и невеста. Я об этом все время думаю. Я принесу сам. Вам со льдом?— С мышьяком, — посоветовала Рита.— Это она так шутит, — сказал Томас и обернулся к Рите: — Где у нас мышьяк? Это так шучу я.— О Господи! — сказала Рита. — Иди и неси «Мартель». Только молча!Томас величественно удалился.— Надеюсь, госпожа Лоо, я убедил вас, что в смерти вашего мужа не стоит винить меня, — продолжил свою партию Мюйр. — Я всего лишь был рукой провидения. Олицетворял суровую правду жизни. И только.— Не кощунствуйте! — вспыхнула Рита. — Ваша лагерная закалка сломала сотни людей! Самых талантливых, самых светлых, самых честных! Которых сейчас так не хватает Эстонии. Если бы их не перемололи в лагерной мясорубке, Эстония сейчас была бы другой страной! Этническая демократия. Грязная помойка!— Меня всегда умиляет, когда проститутки говорят о политике, а политики о морали, — рассудительно проговорил Мюйр. — Ваш муж баловался травкой и до лагеря. А после лагеря сел на иглу. Вместе с вами, Рита Лоо. Понимаю: вам хотелось бы вычеркнуть из памяти эти годы. Не следует этого делать. Нет, не следует. Их нужно помнить всегда. Смаковать каждое унижение, вспоминать в бессонницу каждого грязного скота, у которого вы отсасывали в подъездах, чтобы добыть дозу для себя и для мужа. Это вооружает. Это очень помогает жить. К чему это я? — перебил себя он. — А, вот к чему. Почему же вы захотели и смогли соскочить, а он нет? Ваш муж был талантлив, да. Он писал блистательные статьи. Я с удовольствием их читал. Он переправлял их на Запад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119