Но в
дальнейшем он становится более определенным и приходит к выводу, что
адвокат не может действовать добросовестно. <У нас является мысль, что
он заведомо защищает и оправдывает виновного, мало того, что иначе и
сделать не может, если бы не хотел... Мне кажется, что избежать фальши
и сохранить честность и совесть адвокату так же трудно, вообще говоря,
как и всякому человеку достигнуть райского состояния>. <Как хотите, а
тут, во всем этом установлении, сверх всего бесспорно прекрасного, за-
ключается как бы нечто грустное. Право, мерещатся подковырники Клещи,
слышится народное слово адвокат-нанятая совесть, но, главное, кроме всего
этого, мерещится нелепейший парадокс, что адвокат никогда не может дей-
ствовать по совести, не может не играть своей совестью, если бы даже и
хотел не играть, что это уже такой обреченный на бессовестность человек,
и что, наконец, самое главное и серьезное во всем этом то, что такое грустное
положение дела как бы даже узаконено кем-то и чем-то, так что считается
уже вовсе не уклонением, а, напротив, даже самым нормальным порядком>.
Из всех этих суждений непосредственно и неизбежно вытекает тот
Спасович В.Д. "Застольные речи), с. /. - 1]рим. авт.
од что в интересах государственных адвокатура должна быть уничто-
д ]-[о Достоевский не решается такой вывод сделать и. предусмотри-
"(д оговорившись, что его слова представляют нелепейший парадокс,
м ставит вопрос: <Что же, неужто я посягаю на адвокатуру, на новый
1 Сохрани меня. Боже, я всего только хотел бы, чтобы все мы стали
рщого получше>. Итак, с одной стороны - признание честно исполнен-
ного адвокатского долга и жесточайшее презрение за это, с другой - при-
шанiк института адвокатуры вредным установлением и решительное не-
желание посягнуть на его существование - эта неопределенность сужде-
ний, эти внутренние противоречия заставляют думать, что в основе так
легко прорывавшегося враждебного отношения к адвокатуре лежало уко-
ренившееся веками предубеждение, которое, как мы видели выше, так силь-
но давало себя чувствовать при введении судебной реформы. Поэтому до-
статочно было любопытного факта, который представляется не вполне по-
нятным, не соответствует каким-то смутным представлениям о задачах
адвокатуры, чтобы на старых дрожжах высоко поднялось это закоренелое
предубеждение, и чтобы оно а ргiогi в этих фактах искало нового для себя
подтверждения.
Еще более ярко такое именно отношение проявилось на деле по обви-
нению бр. Мясниковых в подлоге духовного завещания Беляева. Здесь не
было даже и того общественного интереса, какой в деле Кронеберга вы-
зывало истязание ребенка. Мясниковы обвинялись в подлоге духовного
завещания Беляева; этим завещанием имущество оставлялось жене покой-
ного. Гражданскими истцами по делу выступили люди, совершенно чуждые
Беляеву, не имевшие с ним при жизни его никаких сношений. Защитником
одного из братьев Мясниковых выступил К. К. Арсеньев. Дело слушалось
два раза: первый раз в Петербурге, где обвинителем выступал А.Ф. Кони,
второи раз, после кассации первого оправдательного приговора, в Москве,
но и здесь присяжные заседатели вынесли оправдательный вердикт. <При-
говор петербургских присяжных, - пишет А.Ф. Кони, - вызвал в Пе-
тербурге ропот и шумные толки, искусно подогреваемые и питаемые ма-
териальным разочарованием <аргонавтов> . На суд посыпались самые гру-
-, йт. - из предшествуюшегп, независимого опыта.
Когда произнесен бьь\ оправдательный приговор, публика, как известно, зашикала, в городе
довольны решением присяжных и комментируют его такими мотивами, которые не имеют
"о общего с задачами правосудия: рассказывают многое множество таких вещей, которые повто-
сполезно и противно> (1 Iезнакомец в Спб. Вед.> 26/11 18/2 г.). i Iаиоолее страстно напади
->", который после второго опраьдаiсльного вердикта спохватился и писал уже и обратном смыс-
ьаi[;с оОшественное мнение давно \:+:е возбу/далось по этому процессу различными толками и
-. - ми, напоминающими в этом отношении знаменитый тичоорнский процесс, во время которого
бые нарекания и инсинуации. Окончание моей речи вызвало а печати ядо-
витые выходки. Мне не хотели простить того, что я не представил из себя
французского обвините., видящего в оправдательном приговоре личную
для себя обиду. Не только мелкая пресса, но и некоторые более солидные
органы, - выражавшие четыре года спустя свое крайнее сожаление по
поводу оставления мною прокуратуры, - нападали на меня за слабость
обвинения, а один, имевший крупную известность в беллетристике, искус-
ный улавливатель общественных настроений, даже назвал в своем фельетоне
мое обвинение защитительной речью>.
<Не избежала нападений по этому делу и адвокатура. Против К.К. Ар-
сеньева было воздвигнуто целое словесное и печатное гонение за то, как
смел он выступить защитником одного из Мясниковых. Были забыты его
научные и литературные заслуги, благородство его судебных приемов и то
этическое направление в адвокатуре, которого он, вместе с Д.В. Стасовым,
был видным представителем. Люди, знакомые с делом лишь по случайным
фельетонам, сенсационным заметкам и заугольному шушуканью <аргонав-
тов>, не хотели допустить мысли, что он мог быть убежден в невиновности
обратившегося к нему подсудимого, и с пеной у рта вопили о полученном
им за свой тяжелый и продолжительный труд вполне законном вознаграж-
дении. Быть может, в этих завистливых нападках лежала одна из причин
того, что вскоре русская адвокатура утратила в своих рядах такого безуп-
речного и чистого, как кристалл, деятеля> .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173