— Это ты о Фэллоне? В данный момент делать нечего. То, что он сказал мне в церкви, что привело меня в такой гнев и что слышала ты — это часть исповеди. По-другому на это не взглянешь... Мне очень жаль, Анна. Я знаю, что для тебя это очень тягостный груз, но обещай мне, что никому ничего не скажешь.— Но ведь я уже обещала это. Ему...Она сказала такие простые слова, но они глубоко растревожили его. * * * Оставшись один в своей комнате, отец Да Коста сделал то, что позволял себе крайне редко, особенно днем. Он налил себе стакан виски. Он пил его не спеша, стоя у камина и глядя на пламя и мерцающие угли.— Ну и что будем делать теперь, Майкл? — спросил он себя тихо.Это была старая привычка, странная манера разговаривать с самим собой. Он приобрел ее в одиночной камере, в которой провел три года, там, в Северной Корее, в плену. Это помогало ему в любой ситуации соблюдать максимальную объективность.Но в определенном смысле это не было его личной проблемой, это касается и Фэллона — вдруг сказал он сам себе. — Его собственная ситуация такова, что руки его связаны. И таким образом он ничего не может ни сказать, ни сделать. Тут Фэллону и карты в руки.Раздался стук в дверь, и вошла Анна.— Старший инспектор Миллер пришел, дядя Майкл.Появился Миллер со шляпой в руке.— А, вот и вы, инспектор, — сказал священник. — Вы уже познакомились с моей племянницей?Он представил их друг другу. Анна была на удивление спокойна. Она не проявляла ни малейших признаков нервозности, что удивило Да Косту.— Ну ладно, я вас оставлю, — сказала она, но замешкалась перед дверью. — Вы собираетесь уезжать, дядя?— Да, но не скоро.Миллер удивленно вскинул брови:— Не понимаю, отец мой. Я думал...— Минутку, инспектор, пожалуйста, — сказал Да Коста и взглянул на Анну, которая вышла, закрыв за собой дверь. — Что вы говорили?— Мы решили, что вы поедете в участок, чтобы взглянуть на фотографии, — ответил Миллер.— Я знаю, инспектор. Но это невозможно.— Могу я спросить почему, отец мой?Отец Да Коста долго думал, что ответить, но так ничего и не решил.— Боюсь, что не смогу помочь вам, вот и все, — сказан он просто.Миллер был крайне удивлен и не скрывал этого.— Вернемся к началу, отец мой. Вы, может быть, меня плохо поняли? Я только и хочу, чтобы вы поехали со мной в участок и посмотрели фотографии подозреваемых, я надеюсь, вы узнаете нашего сегодняшнего друга.— Я знаю, знаю.— И однако вы отказываетесь?— Это ни к чему не приведет.— Почему?— Потому что я не смогу быть вам полезным.Миллеру на какое-то мгновение показалось, что он сходит с ума. Это было невозможно. В этом не было ни малейшего смысла, и тут у него родилось ужасное подозрение.— Не оказал ли на вас случайно давление Миган?— Миган?Недоумение священника было таким естественным, что Миллер тут же отказался от подобной идеи.— Я мог бы принудить вас, официально вызвать как свидетеля, отец мой.— Вы можете привести лошадь на водопой, но вы не можете заставить ее пить, инспектор.— Черт возьми, я попытаюсь это сделать! — пророкотал Миллер, направляясь к двери. — Не вынуждайте меня арестовывать вас, господин кюре. Мне бы этого очень не хотелось, но я сделаю это, если будет необходимо.— Господин инспектор, — спокойно возразил Да Коста, — люди с характером потяжелее вашего уже старались заставить меня говорить, когда я не желал. Им это не удалось, и вам не удастся, можете быть уверены. Никакая сила на земле не может принудить меня говорить о вещах, о которых я говорить не желаю.— А вот мы посмотрим. Я дам вам время поразмыслить об этом и скоро вернусь.Миллер уже почти закрыл за собой дверь, как вдруг другая безумная идея родилась в его мозгу. Он медленно повернул голову.— Вы видели его снова, господин кюре? Он угрожал вам? Ваша жизнь в опасности?— До свидания, господин инспектор, — сказал отец Да Коста.Дверь хлопнула. Священник допил свое виски, и тут в комнату бесшумно вошла Анна. Она коснулась его руки.— Он обратится к Магистру О'Хэллорану.— Поскольку Епископ сейчас находится в Риме, это мне кажется вполне естественным.— А вы не хотите поговорить с ним предварительно?— Может быть, я так и сделаю. — Он опустошил свой стакан и поставил его на камин. — А ты?— Пойду поиграю на органе. Мне ничего не грозит.Она подтолкнула его в прихожую, подала ему пальто.— Что бы я без тебя делал?Она весело улыбнулась.— Одному Богу известно! Поскорее возвращайтесь.Он вышел, и она заперла дверь; улыбка сошла с ее лица. Она вернулась в комнату и села у огня, уронив голову в ладони. * * * Ник Миллер служил в полиции вот уже почти четверть века. Двадцать пять лет изнурительного труда. На ножах с соседями, один уик-энд из семи в кругу семьи, отчужденное отношение сына и дочери...Он не получил в свое время специального образования, хотя был человеком интеллигентным, сообразительным, хитрым, умеющим сразу вникнуть в суть вещей, а если прибавить к этому исключительное знание человеческой натуры, приобретенное за долгое время службы в ночном патруле, то ошибки быть не могло — это был прекрасный полицейский.У него не было сознательного желания оказывать помощь обществу. В общем его работа сводилась к тому, чтобы ловить воров, а общество состояло из граждан, часто оказывающихся втянутыми в извечную войну между полицией и преступностью. В глубине души он отдавал предпочтение последним. По меньшей мере с ними все было ясно.Но денди Джек Миган — другое дело. Коррупция, во всем коррупция — прочел он где-то однажды — и если у нее и было лицо, то оно принадлежало Мигану.Миллер ненавидел его такой лютой ненавистью, которая стала граничить с саморазрушением. Если быть точным, он посвятил этому человеку десять лет жизни, и без малейшего успеха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55