«Натюрморт— это одна из острых бесед живописца с натурой. В нем сюжет и психологизм не загораживают определения предмета в пространстве». Более чем какие-либо иные, суждения Петрова-Водкина о натюрморте выдают свое сравнительно позднее происхождение, ибо в те годы, с которыми они соотнесены в тексте, этот жанр занимал его совсем мало.
Проблема всестороннего изучения предмета во всех тех аспектах, о которых говорится на страницах «Пространства Эвклида», встала перед художником в первые послереволюционные годы в связи с остро ощущаемой им настоятельной потребностью обновить язык живописи. И ряд лет Петров-Водкин напряженно трудился над большой серией натюрмортов, чтобы былые декоративно-пластические возможности своей живописи укрепить доскональным знанием предмета. В этих необычайно простых по репертуару изображенного, превосходных натюрмортах зрителя захватывает не столько даже удивительная цветовая гармония, сколько проникновение художника в самую суть предметов, некая «магия вещности», позволяющая ему, к примеру, передать и характерный облик конкретного яблока и создать, если можно так сказать, образ, олицетворение яблока вообще.
В настоящей статье нет возможности не только проанализировать, ко даже коснуться всех тех суждений об искусстве, его истории, методике обучения живописи и рисунку, по многообразным чисто профессиональным художническим вопросам (об особенностях строения лиц моделей, о типах и жестах рук, о трудности начала работы на холсте и др.), которые так щедро рассыпал Петров-Водкин по страницам «Пространства Эвклида». Связанные с контекстом по-Еести, а порой представляющие явные отступления в сторону, эти высказывания составляют итог серьезных размышлений художника о широком круге интересующих его тем. Лишенный из-за болезни тесного контакта с привычной для него аудиторией Академии художеств, Петров-Водкин, несомненно, рассматривал автобиографические повести не только как рассказ о своем пути в искусстве, но и как книги, в которых он может изложить устоявшиеся за многие годы творческой и педагогической работы взгляды на искусство и труд художника.
Во всех своих высказываниях и характеристиках — людей, событий, явлений, профессиональных проблем, встающих перед живописцем,—Петров-Водкин раскрывается как творческая личность и мыслящий художник. Они самобытны, остры, рельефиы, в них отражается совершенно оригинальный и порой неожиданный ход его рассуждений, они по-своему логичны, нередко тенденциозны и всегда целеустремленны, ибо даны е определенных, глубоко продуманных художнических позиций. По своей сути они представляют великолепный комментарий к его искусству.
Жизнь Петрова-Водкина тех лет, что описана в «Пространстве Эвклида», протекала (за немногими исключениями) вдали от родного городка. Благодаря этому обстоятельству возникает возможность проверить фактическую сторону повествования — что немаловажно, учитывая его автобиографический характер,— с помощью сохранившихся (к сожалению, не полно) писем Петрова-Водкина к матери, жившей безвыездно в Хвалынске, а эпизоды, выходящие за временные рамки повести,— с помощью его писем к матери и жене.
Эти письма, а также иные материалы художественной жизни 1890—1900-х годов позволяют утверждать, что хронологию своей жизни Петров-Водкин нигде в книгах сознательно не нарушает. Восстановленные в комментариях к настоящему изданию даты различных ее событий не вступают в противоречие с текстом повестей, и если некоторые неточности все же обнаруживаются, то нет сомнений в том, что они являются следствием просто ошибок памяти художника (не следует забывать, что повести о своем детстве и молодости Петров-Водкин начал писать пятидесяти лет от роду).
Другое дело, что автор не всегда следует за всеми фактами своей биографии, что как писатель он берет с-дни и пренебрегает другими, кажущимися ему маловажными или ненужными.
Наиболее бросающийся в глаза авторский корректив заключается в том, что Петров-Водкин ни разу не упоминает в повестях имена Ю. И. Казариной и Р. Ф. Мельцсра. Между тем они оба, особенно второй, сыграли весьма заметную роль в жизни молодого Петрова-Водкина. Состоятельная любительница искусства Ю. И. Казарина помогла ему в 1895 году перебраться из Хвалынска в Петербург и в течение многих лет (до своей смерти в 1912 году) поддерживала его небольшой, но регулярной денежной субсидией. Надо сказать, эта помощь и в те годы порой тяготила вынужденного принимать ее Петрова-Водкина, страстно мечтавшего стать наконец материально совершенно самостоятельным и не раз разражавшегося в письмах к матери филиппиками по адресу своей «благодетельницы», не сведущей, по его мнению, в вопросах искусства.
Что касается преуспевающего придворного архитектора и совладельца петербургской мебельной фабрики Р. Ф. Мельцсра (Петров-Водкин познакомился с ним летом 1895 года в Хвалынском доме Казариной, куда Мельцер приезжал па летний отдых), то отношения его с художником перешли со временем в тесную дружбу. К нему чаще всего обращался за советами Петров-Водкин в годы учения. Мельцер поддерживал все творческие начинания Петрова-Водкина, снабжая его к тому же выгодными заказами — сам или адресуя к нему богатых любителей искусства. Так было со дня приезда юноши в Петербург и до самой революции. Словом, не будь Мельцера — годы молодости Петрова Водкина могли бы оказаться много более трудными. После революции Мельцер — швейцарец по происхождению — предпочел уехать из новой России. Нетрудно понять мотивы, по которым в своих повестях Петрову-Водкину не хотелось касаться того, что возможностью получить по-настоящему широкое художественное образование он был обязан в значительной мере поддержке двух меценатов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92