И непременно вспомнят «старые добрые деньки», когда они были молоды, а единственное богатство составляла мечта, когда времена были суровы, но жизнь – это немыслимое, полное неожиданностей путешествие – была куда интереснее, отчаяннее, а главное, прекраснее, чем когда бы то ни было.
Погруженный в свои мысли, Роберт и не заметил, как дверь в ванную слегка приоткрылась.
И в щель заглянули аквамариновые глаза.
Дина быстро отступила назад и недовольно поджала губы. Увиденного ей оказалось достаточно. Можно даже сказать, больше, чем достаточно.
Нельзя сказать, что одетым ее муж неотразим. А уж раздетым...
Она не позволила этой мысли развиться. Это может слишком далеко завести. Внутренне смиряясь с неизбежностью, она бросила взгляд на свои многочисленные отражения в зеркалах просторного предбанника.
Собственный вид заставил ее поежиться.
На Дине сейчас была розовая комбинация на бретельках, белые кружевные колготки, шея утопала в воротнике, тоже белом и тоже кружевном, а на голове красовалась шапочка с помпоном. Вдобавок ко всему вокруг указательного пальца была обмотана красная лента с привязанным к ней сердечком из плотного алого шелка, на котором было вышито: «Папочка».
Дина только головой покачала и поморщилась – и зеркала послушно воспроизвели ее мимику. Бред какой-то. Женщина в ее возрасте одевается, словно девочка, которая еще в куклы играет. Как подобный вид может возбуждать мужчину, оставалось для нее полной загадкой.
Тем не менее, если нужно именно это, приходится мириться.
Решительно стиснув зубы, Дина поправила низкий лиф так, чтобы грудь выглядела пособлазнительнее, выдвинула на стратегические позиции свои земляничные соски, слегка облизнулась и, отбрасывая последние остатки гордости, скользнула в наполненную влажным паром мужнину ванную.
Зажав в зубах сигару, он был настолько поглощен бритьем, что даже не заметил ее появления, тем более что вокруг него вились смешанные струи дыма и пара.
– Папочка! – проворковала Дина младенческим голоском.
Все было тщательно подготовлено и отрепетировано. Надутые губки. Приклеенные ресницы. Даже веснушки на кончике носа, и те нанесены карандашом.
– Твоей девочке хочется!
Появление Дины произвело ожидаемый эффект. У Роберта дернулась голова. Он едва не поперхнулся дымом.
Дина стояла в дверях, широко расставив ноги, и, посасывая большой палец, покачивалась из стороны в сторону, точно шестилетний ребенок.
Роберт знал правила игры. Выплюнув сигару и отбросив бритву – не заметив даже, что при этом порезал подбородок, – он полностью переключился на Дину. Рефлекторно облизывал губы и пожирал ее глазами.
Впрочем, даже если бы лицо не выдавало его чувств столь откровенно, немедленно взметнувшееся в салюте под банным полотенцем древко развеяло всякие сомнения.
– Привет, малышка, – прохрипел он, развязывая полотенце на необъятном торсе.
Даже без всякого внешнего воздействия древко заколебалось – фокус, которым Роберт особенно гордился.
– Ну, детка, иди же, иди к своему папочке. – И он протянул к ней руки.
Если что и можно сказать в пользу ее мужа, довольно подумала Дина, возвратившись к себе, так это то, что слово свое он держит. Никогда и ни за что Роберт не возьмет назад обещания, независимо от того, в каких обстоятельствах оно дано. Такое уж у него своеобразное представление о личной чести. А обещал он ей дать работу ее подруге в отделе старых мастеров.
Дине не терпелось поделиться новостью с Зандрой, но, бросив взгляд на большие, покрытые финифтью настенные часы в ванной, она с ужасом обнаружила, что далеко не романтическая, но необходимая сексуальная интерлюдия съела у нее почти все время – оставалось менее часа на то, чтобы привести себя в порядок.
Не очень-то много для того, чтобы смыть размазанную помаду, встать под душ, обсохнуть, навести красоту и одеться. То есть немного – для большинства женщин.
Но Дина Голдсмит к большинству не принадлежала. Она была сама по себе и все рассчитывала заранее.
Начать с того, что она предусмотрительно выложила на кровать все, что ей понадобится, – не только платье, но и туфли, колготки, парик, драгоценности.
Вся ее философия, если говорить о нарядах, отличалась ясной прагматикой: женщине следует носить только то, что можно надеть за пять минут. То же самое касалось и косметики.
Через три четверти часа Дина была готова. На ней было на вид скромное, с серебристым отливом светлое шелковое платье без бретелек от Луи Ферро, наилучшим образом гармонирующее с совершенно убойным жакетом от Ив Сен-Лорана, пышно обшитым по вороту и талии золотыми лавровыми листьями и инкрустированным двадцатью фунтами граненых блесток.
Выглядела Дина на миллион, но надето на ней было по крайней мере на десять. Кто будет спорить, что лучший друг женщины – драгоценности?
Вот чем она могла похвастать: огромное бриллиантовое кольцо в шестьдесят шесть с половиной каратов с буквой «Д» посредине; колье из восьми больших круглых жемчужин (настоящих – не выращенных!), и выглядели эти жемчужины – вы уже догадались – скорее как алмазы и, наконец, грушевидные жемчужные серьги, раскачивающиеся в ушах.
* * *
Графине шло красное. И белое. И черное.
Красное – ослепительная шелковая мини-юбка, естественно, из гардероба Дины. Белое – тугой, как корсет, лиф платья и шелковый кринолин – изобретение Лакруа. Тоже позаимствовано у Дины. Черное – кружевные колготки, туфли на шпильках и перчатки по локоть – все из того же источника. Но поверх всего было надето собственное, родное – куртка рокера; ну и, понятное дело, великолепная фигура и густая грива волос цвета апельсинового джема – тоже свои, не заемные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175