Не входил в ту дверь ни ключник и ни казначей.
Тут не медля шах от двери ключ у слуг спросил.
Ключник тотчас появился, ключ ему вручил.
Шах открыл и стал на месте – сильно изумлен,
Будто бы сокровищницу там увидел он.
Дивной живописью взоры привлекал покой,
Сам Симнар его украсил вещею рукой.
Как живые, семь красавиц смотрят со стены.
Как зовут, под каждой надпись, из какой страны.
Вот Фурак, дочь магараджи, чьи глаза черны,
Словно мрак, и лик прекрасней солнца и луны.
Вот китайского Хакана дочерь – Ягманаз –
Зависть лучших дев Китая и твоих, Тараз.
Назпери, – ее родитель хорезмийский шах.
Шаг ее, как куропатки горной, легкий шаг.
В одеянии румийском, прелести полна,
Насринуш идет за нею – русская княжна.
Вот магрибского владыки дочь Азериюн,
Словно утреннее солнце, девы облик юн.
Дочь царей русийских – диво сердца и ума,
Счастье льет, сама счастлива, имя ей – Хума.
Дочь из рода Кей-Кавуса, чей отец – Хосрой,
Дурсити – нежна, как пальма, и павлин красой.
Этих семерых красавиц сам изобразил
Маг Симнар и всех в едином круге заключил.
А посередине круга – будто окружен
Скорлупой орех – красивый был изображен
Юный витязь. Он в жемчужном поясе, в венце.
Усики черны, как мускус, на его лице.
Словно кипарис, он строен, с гордой головой.
Взгляд горит величьем духа, ясный и живой.
Семь кумиров устремили взгляды на него,
Словно дань ему платили сердца своего.
Он же сладкою улыбкой отвечает им,
Каждою и всеми вместе без ума любим.
А над ним Бехрама имя мастер начертал.
И Бехрам, себя узнавши, надпись прочитал.
Это было предсказанье, речь семи светил:
«В год, когда воспрянет в славе витязь, полный сил,-
Он добудет семь царевен из семи краев,
Семь бесценных, несравненных, чистых жемчугов.
Я нс сеял этих зереп, в руки их не брал,
Что мне звезды рассказали, то и написал».
И любовь к семи прекрасным девам день за днем
Понемногу овладела молодым царем.
Кобылицы в пору течки, буйный жеребец –
Семь невест и льву подобный юный удалец.
Как же страстному желанью тут не возрастать,
Как же требованьям страсти тут противостать?
Рад Бехрам был предсказанью звездному тому,
Хоть оно пересекало в жизни путь ему,
Но зато определяло жизнь и вдаль манило,
Исполнением желаний звало и томило.
Все, что нас надеждой крепкой в жизни одаряет,
Силу духа в человеке удесятеряет.
Вышел прочь Бехрам, и слугам он наказ дает:
«Если кто из вас и прочих в эту дверь войдет,
Больше света белого не видать тому:
С плеч ему я без пощады голову сниму».
Стражи, слуги и вельможи – и никто другой
Даже заглянуть не смели в тайный тот покой.
Только ночь прольет прохладу людям и зверям,
Молча взяв ключи, Бехрам к заветным подходил дверям,
Отпирал благоговейно и, как в рай, вступал;
Семь изображений дивных созерцал.
Словно жаждущий, смотрелся в чистый водоем.
И, желаньем утомленный, забывался сном.
Вне дворца ловитвой вольной шах был увлечен,
Во дворце же утешался живописью он.

Бехрам и рабыня

Возжелал душой однажды шах Бехрам
Поохотиться по долам и горам.
Огненнокопытного в степь коня погнал он,
И в онагра первого, выстрелив, попал он.
Вровень с Муштари звездою в небе плыл Стрелец, –
Муштари достал стрелою царственный стрелец.
Оцепили всадники поле и упрямо
Весь табун онагров гнали прямо на Бехрама.
Шах на месте, льву подобно, притаясь, стоял.
Рыжий конь от нетерпенья прядал и плясал.
С тетивы Бехрам, как ливень частый, сыпал стрелы.
Чуть пускал стрелу – вторая в воздухе свистела.
Убегающих онагров стрелы настигали,
Настигая от полета, пламенем пылали.
Если есть онагр убитый и кувшин вина,
Полная огня жаровня алчущим нужна.
Дичь степную настигали за стрелой стрела
И без промаха пронзали, словно вертела.
Даже самых быстроногих шах не пропускал,
Настигал, и мигом им он ноги подсекал.
Шах имел рабу, красою равную луне;
Ты такой красы не видел даже и во сне!
Вся – соблазн, ей имя – Смута, иначе – Фитне.
Шах в любви к Фитне веселье черпал, как в випе.
А когда она на руде, как никто, играла,
С неба вольных птиц спускаться наземь заставляла.
На пиру, после охоты, за ковшом вина
Шах Бехрам любил послушать, как поет она.
Стрелы – шахово оружье. Струны – стрелы девы.
Стрел острей в сердца вонзались сладкие напевы.
Стадо вспугнутых онагров показалось там,
Где земля сливалась с небом. И погнал Бехрам
Скакуна; как лев пустыни, яростен и рьян,
Шах летел, крутя в руке легкий свой аркан.
На кольцо он спусковое положил стрелу,
Щелкнул звонкой тетивою и пустил стрелу.
В бок онагру мчащемуся та стрела вошла,
И, целуя прах, добыча на землю легла.
За короткий срок он много дичи подстрелил;
А не стало стрел – арканом прочих изловил.
А рабыня, отвернувшись, поодаль сидела,
От похвал воздерживалась – даже не глядела.
Огорчился шах, однако до поры сдержался.
Вдруг еще онагр далеко в поле показался.
«Узкоглазая татарка! – шах промолвил ей. –
Что не смотришь, что не ценишь меткости моей?
Почему не хвалишь силу лука моего?
Иль не видит глаз твой узкий больше ничего?
Вот – онагр, он быстр на диво; как поймать его?
От крестца могу до гривы пронизать его!»
А рабыня прихотливой женщиной была,
И упрямой, и болтливой женщиной была.
Молвила: «Чтоб я дивилась меткости твоей,
Ты копытце у онагра с тонким ухом сшей».
Шах, ее насмешки слыша, гневом пламенел.
Он потребовал, подобный ветру, самострел.
И на тетиву свинцовый шарик положил.
В ухо шариком свинцовым зверю угодил.
С ревом поднял зверь копытце к уху на бегу,
Вырвать он хотел из уха жгучую серьгу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112