Был спор о том – ему иль ей воздать по праву
честь.
Слов похвальбы и слов хулы, пожалуй, мне не
счесть.
«Ведь знают все, – сказала ночь, – что первенствую я!
С тех пор как заложил господь основы бытия,
Ему, кто мудро отделил от тьмы твои лучи,
Милей молящегося днем – молящийся в ночи.
И ночью видел Мухаммед, как раскололась твердь,
И ночью он вознесся в рай, поправ навеки смерть.
Я царствую. Земля – мой трон, дворец мой – небосвод.
Мои вельможи – сонмы звезд, и месяц их ведет.
Печали синею фатой скрываешь небо ты.
Я превращаю небо в сад, и звезды в нем – цветы.
Арабы месяцам ведут по лунным фазам счет,
И потому их год печать архангела несет.
Здоровый и веселый смех являет всем луна,
В усмешке солнца только злость и желчь заключена.
Луне, чтоб завершить полет, потребны тридцать дней,
А солнце ровно год летит орбитою своей».
Но день прослушал эту речь и гневом воспылал:
«Тебе подобный где-нибудь найдется ли бахвал?
Всевышний ночи повелел склониться перед днем,
Так чем же возгордилась ты в безумии своем?
Все праздники проходят днем перед лицом моим,
И днем свершает в Мекку путь смиренный пилигрим.
Мужчину создал из земли господь при свете дня.
С рассветом оживает мир, чтобы хвалить меня.
Влюбленных разлучаешь ты, пугаешь ты детей
И отдаешь сердца в полон диавольских сетей.
Вся нечисть от тебя пошла: мышь, нетопырь, сова.
Ты – покровитель грабежа, помощник воровства.
Рожден я солнцем, а тебя могила родила.
Мне люб веселый, яркий свет, тебе – печаль и мгла.
Я освещаю мир, а ты его скрываешь тьмой.
Глаза блестят, узрев меня, но гаснут пред тобой.
Мне дорог честный человек, тобой обласкан вор.
Печальный траур носишь ты, я – праздничный убор.
Как только солнце алый стяг взметнуло в небосвод,
Бледнеют звезды и луна, цветы твоих высот.
Ужели в книге бытия я стану за тобой?
Ужели зрячего милей всевышнему слепой?
Ты скажешь: «Раньше создал смерть, а после – жизнь
господь»,
Но возлюбила только жизнь любая в мире плоть.
Хоть по луне ведет араб всех летописей счет,
По солнцу в нашей стороне определяют год.
Хоть солнце желтолико – что ж! – луну сравню ли с ним?
Сравню ль серебряный дирхем с динаром золотым?
Лишь солнца отраженный свет на землю шлет луна,
Лишь тем, что подарил ей царь, пленяет взор она.
Ты возразишь: «Луна быстрей свершает свой полет».
Что ж, господина иль слугу с наказом шлют вперед?
Два раза молятся в ночи и три – в теченье дня.
Тебя всевышний обделил, чтоб одарить меня.
А кто качает головой, прослушав речь мою,
Пусть призовет на спор друзей и выберет судью».

Фаридаддин Аттар
Об авторе
Фаридаддин Аттар (ум. в 1230 г.) – суфийский поэт, автор многочисленных поэм и газелей. Не писал панегириков. Резко осуждал тиранию и социальную несправедливость.
Стихи
Перевод И. Гуровой
* * *

Некий город ждал владыку как-то раз,
Все богатства выставлял он напоказ.
Выбрал каждый подороже украшенья,
Выставлял их повиднее в знак почтенья.
Но у брошенных в темницу бедняков
Отыскались только цепи их оков.
Только головы казненных отыскались
Да сердца, что там от горя разрывались.
Взяли руки, что у них же отсекли,
И украсили темницу как могли.
Город встретил шаха сказочным нарядом.
Шах на все вокруг смотрел спокойным взглядом.
Лишь темница всем внушала жуть и страх.
И пред ней остановился грозный шах.
Вызвал узников к себе он в восхищеньи,
Дал им золота и обещал прощенье.
«Почему, – спросил советник, – ты свой путь
Здесь прервал, о государь? В чем тайны суть?
Город пышно убран шелком и парчою,
В нем сокровища повсюду пред тобою,
Падал под ноги тебе жемчужный град,
Веял мускуса и амбры аромат.
Но глядел на украшения ты мало,
И ничто из них тебя не привлекало.
Почему же взор высокий твой привлек
Вид кровавый этих рук, голов и ног?
Для чего ласкать в темнице заключенных
На обрубки рук глядеть окровавленных?
Можно ль тут найти отраду для души?
Ты для нас загадку эту разреши».
Молвил шах: «Все остальные украшенья
Только детям доставляют развлеченья.
Каждый житель в ожидании похвал
Сам себя, свое богатство выставлял.
Город спрячет свой убор, хоть он и ярок.
Только узники мне сделали подарок:
Отделились эти головы от тел
Потому, что я проехать здесь хотел.
Моему здесь повинуются приказу –
Вот зачем я бег коня замедлил сразу.
Те блаженствуют, проводят в счастьи дни,
И полны высокомерия они.
Здесь, в темнице, счастья, радости не знают,
Здесь под гнетом гнева шахского страдают.
Обезглавливают их, лишают рук,
От тоски им нет спасенья и от мук.
Ждут без цели, и конца не видно страху,
Из темницы могут выйти лишь на плаху.
Для меня темница эта, словно сад –
Здесь меня за муки верностью дарят…»
В путь собравшись, жди приказа к выступленьто,
И не должен шах гнушаться тюрем тенью.

* * *

Раз Нуширвана вынес конь на луг.
Там старец был, согбенный, слойно лук.
Сажал деревья он вблизи арыка.
«Ты бел, как молоко, – сказал владыка. –
Твой смертный час теперь уж недалек.
Сажать деревья – что тебе за прок?»
Старик сказал: «Не о себе забота.
Ведь посадил для нас деревья кто-то,
Сегодня с них снимаем мы плоды.
Другим я отдаю свои труды.
Ведь путь добра для душ достойных сладок,
Есть в каждом деле собственный порядок».
Пришелся шаху по душе ответ,
Дал старцу горсть он золотых монет.
Вскричал старик: «Я, деревца сажая,
От них не ждал так скоро урожая!
Восьмой десяток мне, великий шах.
Но погляди – деревья-то в плодах!
Хоть ни одно в земле не укрепилось,
А золота немало уродилось!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112