Стало быть, не понимашь ты моих роди-
тельских мук. Ну, и поступай.
Фиоза Семеновна тоже поднялась. Ходила по комнатам, колыхая розовым
капотом - шел от нее запах постели и тела.
- Умойся, - сказал Кирилл Михеич.
Лицо у нее распускалось теперь поздним румянцем - густым и по бокам
ослабевших щек. Нога же стучала легче и смелее. И где-то еще пряталось
беспокойство, за глазом ли, за ртом ли, похожим на заплату стертого ало-
го бархата, - отчего Кирилл Михеич повторил сердито и громко:
- Умойся.
Из своей комнаты выпрыгнула упруго Олимпиада и, махая руками под вы-
шитым полотенцем, крикнула:
- Надо, надо!.. День будет горячий - пятьдесят потов сойдет. Сергев-
на, ставь самовар!..
И верно - день обрушился горячий и блестящий. Даже ядреные тени отли-
вали жирными блесками - черный стеклярус...
Самовар на столе шипел, блестел и резал глаза - словно прыгал и
вот-вот разорвется - бомба золотая... Сквозь тело, в стулья, в одежду
шел-впитывался жар и пот. Потное пахучее стонало дерево, кирпич и блес-
тящий песок.
А жизнь начиналась не такая, как всегда. Ясно это было.
Разговоры тревожные. Тревожны неровные пятна пудры, румян и застегну-
тое кое-как платье.
Хрипло - задыхаясь - ревел пароход.
- Куда их?
- Плывут, что ли? Уходят?
Один только Кирилл Михеич сказал:
- Дай-то Господи! Пущай!
Да за ним повторила старуха-генеральша на крыльце.
У палисадника остановилась Варвара. Заглядывая в окна, говорила наме-
ренно громко. От этого ей было тяжело, жарко и развивались волосы на
висках.
- Братья у меня уезжают в Омск. У них отпуск кончился.
- А раны?
- Зажили. Только пока еще на костылях. В Петербурге большевики волну-
ются, - порядочным людям там быть нужно. Мама очень встревожена, говорят
- по Сибирской линии забастовка... Вы не знаете?..
Ничего Кирилл Михеич не знал. Выпил положенные четыре стакана чая,
вытер лоб и подумал: "надо итти". А итти было некуда. На постройке - из
окна, из палисадника видно - нет рабочих. Нет их и на казачьей площади -
все у парохода. Туда же верхами промчались киргизы-джатачники.
Потоптался у плах. Зачем-то переложил одну. Подошел старик Поликар-
пыч, тоже помог переложить. Так всю грядку с места на место и переложи-
ли. Сели потом на плахи, и старик закурил:
- Таки-то дела...
- Таки, - сказал Кирилл Михеич. - Дай закурить.
И хоть никогда не курил, - завернул. Но не понравилось, - кинул.
Главное - пока не начиналась хлебная уборка, у киргиз и казаков лоша-
ди свободны. Из бору можно бы много привести сутулков и плах. Не приве-
зешь - зимой переплачивай... Это главное, - потом известка, - плоты за-
держатся - лопнут скрепы, - глядишь сгорела. Тут тебе и нож в бок...
И ничего ни у кого спросить нельзя. Никто не знает. Бумаги летят как
снег, - засыплет буран смертельный. К Запусу как подступить? Был бы че-
ловек старый, степенный, - а то мальчишка.
Впопыхах прибежал киргиз - работник о. Смирнова.
- Айда... Завут, бакчи.
И ушел по улице, махая рукавами бешмета и пряча в пыли острые носки
байпак.
Хотел не пойти Кирилл Михеич. Бакчи за церковью, а к церкви кладби-
щенской итти через два базара, - жар, духота, истома.
Все же пошел.
Лавки некоторые открыты. Как всегда гуськом, словно в траве ходят от
лавки к лавке, прицениваются киргизы. Толстые ватные халаты - чапаны пе-
ретянуты ремнями, в руках плети. Киргизки в белых чувлуках и ярких фае-
вых кафтанах.
Торговцы - кучками, указывают на берег. Указывай, не указывай, - ни-
чего не поймешь. На досчатых заборах измазанные клейстером афиши, возз-
вания. Красногвардеец, верхом с лошади, приклеивал еще какие-то зеленые.
Низ афиши приклеить трудно, - длинная, - и висла она горбом, пряча под
себя подписи. А подписано было: "Василий Запус".
Протоиерей о. Степан Смирнов сидел на кошме, а вокруг него и поодаль
- люди.
- Присаживайтесь, Кирилл Михеич. Арбузу хотите?
- Нет.
- Ну, дыни?
- Тоже не хочу.
- Удивительно. Никто не хочет.
Учитель Отгерчи кашлянул и, взяв ломоть, сказал:
- Позвольте...
На что протоиерей протянул ему ножик:
- Герой. Кушайте на здоровье. Арбуз нонче поразительный. Дыню не ви-
дал такую. А все зря.
А на это архитектор Шмуро сказал:
- Из Индии на континент всевозможный фрукт вывозится. А у нас - бунт
и никто не хочет не только арбузов, но и винограда.
- Угостите, - сказал Отгерчи. - Съем виноград.
Здесь встал на колени Иван Владимирович Леонтьев. На коленях стоять
ему было не удобно, и он уперся в арбуз пальцами.
Саженях в пятидесяти из шалаша выполз старик-сторож и ударил в тре-
щетку, отгоняя ворон от подсолнухов. В городе орал пароход; у Иртыша
стреляли. Ломкие под кошмой потрескивали листья. Тыквы - желтые и огром-
ные - медово и низко пахли. И еще клейко пах горбатый и черноликий под-
солнечник.
Леонтьев, перебирая пальцами по арбузу, как по столу, говорил:
- Граждане! Нашему городу угрожает опасность быть захваченным больше-
виками. Имеются данные, что комиссар Запус, приехавший с западного фрон-
та, имеет тайные инструкции избрать Павлодар базой организации больше-
вицкой агитации в Киргизской степи, Монголии и Китае. Имеются также све-
дения, что на деньги германского правительства, отпущенные Ленину и
Троцкому...
- Сволочи!.. - крепко сказали позади Кирилла Михеича. Он обернулся и
увидал сыновей генеральши Саженовой.
- В противовес германским - вильгельмовским влияниям, имеющим целью
поработить нашу родину, мы должны выставить свою национальную мощь, до-
вести войну до победоносного конца и уничтожить силы, мешающие русскому
народу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56