..
И тут ломая буквы:
- Нэ губи, нэ губи душу!.. скажи - сам убил, собственноручно... Мнэ
жэ!.. э-эх!..
И еще ниже к уху, шопотом:
- Девку надо, устрою?.. Ты не думай, это не дочь, кака?.. ширма есть,
поставлю... отвернемся... девка с норовом и совсем чистый... а?..
И Вера, тоже шопотом:
- Матросик, душка, идем!
Бикметжанов из стола выхватил тетрадку:
- Собственноручно напиши: убил и за все отвечаю. Зачем тебе порядоч-
ного человека губить?.. Я на суде скажу: в пьяном виде. А сюда напиши,
не поверят. Я скажу - пьяный. Вот те бог, скажу: в пьяном виде. И девка
потвердит. Вера?..
- Вот те крест, матросик.
Запус поднял (легкое очень) перо. Чернила мазали и брызгали. Он напи-
сал: "Шмуро убил я. За все отвечаю. Василий Запус". Налил два стакана
самогона, сплюнул липкую влагу, заполнившую весь рот, выпил один за дру-
гим. Придерживая саблю, вышел.
В сенях уже толпились мещане. Кирилл Михеич спал, чуть задевая се-
ренькой бородкой синюю звонкую четверть самогона.

XIII.

Встретила Олимпиада Запуса тихо. Подумал тот:
"Так же встречала мужа"...
Озлился, она сказала:
- Кирилл Михеич приходил, хотела в милицию послать, чтоб арестовали
его, не посмела... а если важное что?
Она широко открыла глаза.
- А если бы я к Артюшке пришел, ты бы тоже в милицию послала, чтоб
меня арестовали?
- Зачем ты так... Вася? Ты же знаешь...
- Ничего я не знаю. Зачем мне из-за вас людей убивать?
Но здесь злость прошла. Он улыбнулся и сказал:
- На фронте. Окопы брали, с винтовкой бежал, наткнулся - старикашка
мирный как-то попал. Руки кверху поднял и кричит, одно слово должно быть
по русски знал: "мирнай... мирнай"... А я его приколол. Не судили же ме-
ня за это?
- Неправда это... Ну, зачем ты на себя так...
- Насквозь!
- Неправда!
- Так и Шмуро...
- Чаю хочешь?
- Кто же после водки чай пьет.
Она наклонилась и понюхала:
- Нельзя, Вася, пить.
- И пить нельзя и с тобой жить нельзя...
- Я уйду. Хочешь?
- Во имя чего мне пить нельзя, а жить и давить можно? Монголия, Ки-
тай, Желтое море!..
Он подскочил к карте и, стуча кулаком в стену, прокричал:
- Сюда... слева направо... Тут по картам, по черточкам. Как надо итти
прямо к горлу! Вот. Поучение, обучение!
Он протянул руку, чтоб сдернуть карту, но, оглянувшись на Олимпиаду,
отошел. Сел на диван, положил нога на ногу. Веселая, похожая на его зо-
лотистый хохолок, усмешка - смеялась. Сидел он в шинели, сабля тускло
блестела у сапога - отпотела. Олимпиаде было холодно, вышла она в одной
кофточке, комнаты топили плохо.
- Где же Кирилл Михеич? - спросила она тихо.
- Убил. Его и Шмуро, в одну могилу. Обрадовалась? Комиссар струсил,
крови пожалел! Ого-о!.. Рано!
Он красным карандашом по всей карте Азии начертил красную звезду, по-
ложил карандаш, скинул шинель и лег:
- И от того, что убил одного - с тобой не спать? Раскаяние и грусть?
Ого! Ложись.
- Сейчас, - сказала Олимпиада, - я подушку принесу из спальни.

XIV.

Бывало - каждый вторник и пятницу за Кладбищенской церковью на площа-
ди продавали сено. Возы были пушистые и пахучие, киргизы, завернутые в
овчины, любили подолгу торговаться. Из степи с озер везли соль - называ-
лась она экибастукская. Верблюдов гнали, тяжелокурдючных овец. Мясо про-
давалось по три копейки фунт, а сало курдючное - по двадцать. В степь
увозили "Цейлонские" и "N 42" чаи - крепкие, пахучие, степных трав, от-
того-то должно быть любили их киргизы. Везли ситца, цветные, как степные
озера или как табуны; полосатые фаевые кафтаны; бархат на шапки и сереб-
ро в косы.
Бывало - торговали этим казаки и татары. Губы у них были толстые и,
наверное, пахучие. По вечерам они сидели на заваленках, ели арбузы и ды-
ни и рассказывали о сумасшедшем приискателе Дерове; о конях; о конских
бегах и о борцах. (Однажды приехал сюда цирк с борцами. В цирк ехали
киргизы со всей степи дарить борцам баранов).
Обо всем ушедшем - горевали (и не мне рассказать и понять это горе, я
о другом), обо всем ушедшем - плакали казаки. Что ж?
Радость моя - золотистохохлый Запус, смуглощекая Олимпиада, большеви-
ки с мельницы, с поселков новоселов и казаков. Степи, лога, - в травах и
снегах - о них скажу, что знаю потому, что в меру свершили они зла и
счастья - себе и другим, и в меру любовь им моя!

XV.

Говорили мещане в продовольственной лавке, когда пошла Олимпиада по-
лучать по карточке:
- Поди комиссар твой возами возит провьянты... Вон товарищи-то на
мельнице Пожиловской всю муку поделили.
- Житье!
Молчала Олимпиада. Если бы отошла от мужа к другому, к офицеру хотя -
поднять эту тяжесть ей легко и просто. Помогли б. Здесь же, кроме Запу-
са, который и к кровати приходил редко (все спал в Совете), нужно было в
сердце впустить и тех, что отобрали мельницы, кирпичные заводы, построй-
ки, дома, погоны и жалованье, людей прислуживающих раньше. И когда дума-
ла о Запусе, свершалось это вхождение тепло и радостно.
Саженовых встретила как-то на окраине. Мать спросила ее:
- Кирилл Михеич сидит?
- Да, арестован.
- Отнесу хоть ему передачу. Кто о нем позаботится!
Оттянула в сторону длинную, темную юбку и сердито ушла.
Протоиерей Митров, вместо расстрелянного о. Степана, мимо Олимпиады,
гневно сложив на груди руки и опустив глаза, проходил.
А у ней тугое и острое полыхало сердце. Хотелось стоять молчаливо под
бранью, под насмешками, чтоб вечером, засыпая, находить в ответ смешные
и колкие слова и хохотать.
Например:
- Большевики бабами меняются...
- Тебя бы на дню десять раз меняли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56