Шмуро, Кирилл Михеич и протоиерей шли вместе.
В самом городе, как заворачивать из-за сельско-хозяйственной школы на
Троицкую улицу - за углом в таратайке ждала их матушка Вера Николаевна.
Лицо у ней как-то смялось, одна щека косо подрыгивала, а руки не могли
удержать вожжей.
- Куда тебя? - спросил протоиерей: - таку рань...
И тут только заметили, что попадья в азяме, киргизском малахае и по-
чему-то в валенках. Тряся вожжами по облучку, она взвизгнула, оглядыва-
ясь:
- Садись...
Протоиерей тоже оглянулся. У палисадника через загородку пегий теле-
нок силился достать листья тополей. Розовую шею царапали плотные перек-
ладинки и широкие глаза были недовольны.
- Ищут!.. - еще взвизгнула попадья, вдруг выдергивая из-под облучка
киргизскую купу. - Надевай.
Протоиерей торопливо развернул купу. В пыль выпал малахай.
Шмуро дернул Кирилла Михеича за пиджак.
- Пошли... Наше здесь дело?.. Ну-у...
Протоиерей, продергивая в рукава руки, бормотал:
- Кто ищет-то? Бог с тобой...
- Залезай, - визжала попадья. - Хочешь, чтоб зарезали? Ждать будешь?
Она вытянула лошадь кнутом по морде. Лошадь, брыкая, меся пыль, по-
несла в проулок, а оттуда в степь.
Кирилл Михеич торопливо повернул к дому. Шмуро забежал вперед и,
расставляя руки, сказал:
- Не пущу!..
- Ок'рстись, парень. К собственному дому не пустишь.
- Не пущу!..
Вся одежда Шмуро была отчего-то в пыли, на шлеме торчал навоз и соло-
ма. Бритые губы провалились, а глаза были как растрепанный веник.
- Не пущу... - задыхаясь и путаясь в слюне, бормотал он, еще шире
раздвигая руки: - донесешь... Я, брат, вашего брата видал много... Про-
вокацией заниматься?
Кирилл Михеич отодвинул его руку. Шмуро, взвизгнув, как попадья,
схватил его за полу и, приближая бритые губы к носу Кирилла Михеича,
брызнул со слюной:
- Задушу... на месте, вот... попробуй.
Здесь Кирилл Михеич поднес к его рту кулак и сказал наставительно:
- А это видел?
Шагнул. Шмуро выпустил полу и, охнув, побежал в проулок. Кирилл Михе-
ич окликнул:
- Эй, обождь... (Он забыл его имя.) - Ладно, не пойду. Только у меня
ведь жена беспокоится.
Шмуро долго тряс его руку, потом на кулаке оправил и вычистил шлем:
- Я, Кирилл Михеич, нервный. От переутомленья. Я могу человека убить.
О жене не беспокойтесь. Мы ей записку и с киргизом. Они - вне подозре-
ний.
- Кто?
- Да все... - Он косо улыбнулся на шлем. - Продавил. Где это?.. Ко
мне тоже нельзя. Может меня ждут арестовать. Пойдемте, Кирилл Михеич, на
площадь, к собору. Народ-то как будто туда идет...
Из переулков, из плетеных и облепленных глиной мазанок, босиком в
ситцевых пестрых рубахах сбегались на улицу мещане. Останавливались на
средине и долго смотрели, как бабы, подобрав юбки и насунув на брови
платок, бежали к площади.
Мещане вскинули колья на плечи и плотной толпой, в клубах желтой и
пахучей пыли, пошли на площадь.
- Зачем это? - спросил Шмуро.
Желтобородый и корявый мещанин остановился, лениво посмотрел на него
и безучастно сказал:
- Спички нет ли?.. Закурить. А бигут-то большавиков бить, в церква,
бают, пулемет нашли. Отымать приехали. И попа повесили... на воротах.
- Не бреши, - сказал Кирилл Михеич. Шмуро цикнул в шлем. Мещанин по-
бежал догонять, одна штанина у него была короче, - и казалось, что он
хром...
Шмуро значительно повел согнутой кистью руки:
- Видите?..
- Не повесили ведь? Сами видали.
- Ничего не значит. Повесят. Если б это культурная страна, а то
Ро-осси-ия!..
В садике перед площадью какая-то старуха, рваная и с сумой через пле-
чо, согнув колени, молилась кресту собора. С рук на траву текли сопли и
слезы, а краюхи, выпавшие из сумы, бесстрашно клевали толстые лохмоногие
голуби. Шмуро подскочил к ее лицу. Торопливо сказал:
- Не ори...
Старуха запричитала:
- В алтаре... усех батюшек перерезали, жиды проклятые! Христа им ма-
ло, Владычица!..
А за садиком, перед церковью, как в крестный ход, билась сапогами,
переливая ситцами толпа. На площадке у закрытых огромным замком дверей
церкви молились старуха и бабы. Одна билась подле замка. Взывал кто-то
пронзительно:
- Не допустим, православные!.. Злодеев, иродов...
Подходили с кольями мужики: коротконогие, потные и яркие - в новых
праздничных рубахах. Безучастно смотрели на ревущих баб - точно тех из-
бивал кто... Ровной и ленивой полосой выстраивались вокруг церкви. Поды-
мали колья на плечи как ружья... Молодежи не было - все бородатые впро-
седь. Мальчишки сбирали гальки в кучки.
Над крестами кружились и звонко падали в глухое, бледное и жаркое не-
бо - голуби.
Шмуро ловил Кирилла Михеича в толпе, тянул его за рукав и звал:
- Идемте к Иртышу, в купальни хотя бы... Стрельба здесь начнется, вам
ради чего рисковать? Идемте.
Кирилл Михеич все втискивался в толпу, раздвигал потные локти, пахну-
щие маслом бороды. Плотным мясом толкали в бока бабы; старухи царапали
костями. Какой-то скользкий и тающий, отдающий похотью и тоской, комок
давился и рождался - то в груди, то в голове...
- Отстань, - говорил он.
Никто его как-будто не узнавал, но никто и не удивлялся. И толпу
пройти нельзя было, - только выходил на край, как поворачивался и опять
он входил туда же.
- Идемте!..
- Отстань.
Потом Шмуро больше не звал его. Но, раздвигая тела, вдыхая воздух,
пахнущий табаком и сырым, недопеченым хлебом, Кирилл Михеич повторял:
- Отстань... отвяжись...
Вдруг Кирилла Михеича метнуло в сторону, понесло глубоко глубоко бо-
роздя сапогом песок и он вместе с другими хрипло закричал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56