И вы должны мне объяснить.
— Никогда.
— Тогда я дождусь вашей матери и спрошу ее, в чем дело.
— Спросите ее ?
— Да! Не думайте, что я отступлюсь от вас, пока не узнаю, почему должен это сделать.
— Вы вынуждаете меня к этому! А если я скажу вам, вы уйдете и ни одна живая душа не узнает того, что вы сказали мне?
— Да, пока вы сами не разрешите.
— Этого не будет никогда. Так вот… — Она остановилась и несколько раз безуспешно пыталась продолжать. — Нет, нет! Я не могу. Вы должны уйти!
— Я не уйду.
— Вы сказали, что любите меня. Если это так, вы уйдете.
Он опустил протянутые к ней руки, а она закрыла лицо руками.
— Хорошо! — сказала она, вдруг обернувшись к нему. — Сядьте. Обещаете ли вы… даете ли слово… не говорить… не пытаться уговаривать меня… не… трогать. Вы не тронете меня?
— Я послушаюсь вас, Пенелопа.
— Вы никогда больше не попытаетесь меня видеть? Как будто я для вас умерла?
— Я сделаю все, как вы хотите. И все же я вас увижу. И не говорите о смерти. Это — начало жизни…
— Нет. Это конец, — сказала девушка своим обычным низковатым, медлительным голосом, который изменил ей, когда она выкрикивала свои бессвязные мольбы. Она тоже села и подняла к нему лицо. — Для меня это конец жизни, потому что теперь я знаю, что с самого начала была предательницей. Вы не знаете, о чем я, и я никогда не смогу вам этого объяснить. Это не моя тайна… чужая. Вы… вы больше не должны сюда приходить. Я не могу сказать, почему, а вы не старайтесь узнать. Обещаете?
— Ваше право запретить мне. Я должен повиноваться.
— Значит, я запрещаю. Но не думайте, что я жестока…
— Как могу я это думать?
— О, как мне трудно!
Кори рассмеялся с каким-то отчаянием.
— Не будет ли вам легче, если я не послушаюсь вас?
— Я знаю, что мои слова безумны. И все же я вовсе не безумна.
— Да, да, — сказал он, страстно желая утешить ее. — Но попытайтесь объяснить, в чем беда. Нет ничего на свете — ни такого бедствия, ни такого горя, — чего бы я с радостью не разделил с вами или взял бы на себя, если это возможно.
— Я знаю! Но этого вы не можете. О боже!
— Любимая! Подождите! Подумайте! Позвольте мне спросить вашу мать… вашего отца…
Она вскрикнула.
— Нет! Если вы это сделаете, вы станете мне ненавистны! Вы…
У входной двери послышался звук поворачиваемого ключа.
— Обещайте! — крикнула Пенелопа.
— Обещаю!
— Прощайте! — Она внезапно обвила руками его шею, прижалась щекой к его щеке и выбежала из комнаты, как раз когда ее отец входил через другую дверь.
Кори, ошеломленный, повернулся к нему.
— Я… я приходил поговорить с вами… об одном деле. Но час уже поздний. Я… я увижу вас завтра.
— Ничего не следует откладывать на завтра, — сказал Лэфем с угрюмостью, явно не относившейся к Кори. Еще шляпы не сняв, он смотрел на молодого человека, и его голубые глаза метали искры, которые, видимо, зажглись по какой-то другой причине.
— Сейчас я, право, не могу, — пролепетал Кори. — Дело отлично подождет до завтра. Доброй ночи, сэр.
— Доброй ночи, — сказал отрывисто Лэфем, провожая его до дверей и запирая их за ним.
— Дьявол, что ли, сегодня во всех вселился? — пробормотал он, возвращаясь в комнату и снимая шляпу. Потом он подошел к лестнице на кухню и крикнул вниз: — Эй, Алиса! Чего-нибудь поесть!
17
— Отчего это девочки перестали выходить к завтраку? — спросил Лэфем у жены на следующее утро за столом. Он уже полтора часа как встал и говорил с суровостью голодного человека. — Я в моем возрасте первый на ногах во всем доме. Каждое утро в четверть седьмого я звоню кухарке; в половине восьмого, по часам, завтрак уже на столе. А я до ухода в контору никого не вижу, кроме тебя.
— Да нет же, Сай, — успокаивающе сказала жена. — Девочки почти всегда выходят. Но молодым труднее рано вставать, чем нам.
— Могут отдохнуть потом. Им больше и делать нечего, — проворчал Лэфем.
— А это уж твоя вина. Не нажил бы столько денег, им бы пришлось работать. — Она посмеялась спартанским требованиям Лэфема и продолжала оправдывать дочерей: — Айрин два дня подряд поздно ложится, а Пенелопа говорит, что нездорова. С чего ты так рассердился на девочек? Может, сам что-нибудь натворил, а теперь стыдно?
— Когда натворю, я тебе скажу, — проворчал Лэфем.
— Не скажешь! — пошутила жена. — Будешь вымещать досаду на нас. Ну, выкладывай, в чем дело?
Лэфем важно хмурился, не поднимая глаз от чашки кофе, и сказал:
— Не знаю, чего тут надо было вчера этому малому.
— Кому?
— Кори. Он был здесь, когда я вернулся, сказал, что приходил ко мне, а сам тут же ушел.
— Где он был?
— В малой гостиной.
— А Пэн там была?
— Я ее не видел.
Миссис Лэфем задумалась, держа руку на сливочнике.
— В самом деле, что ему было нужно? Он сказал, что пришел к тебе?
— Так он сказал.
— А потом не захотел остаться?
— Да.
— Ну так я скажу тебе, в чем дело, Сайлас Лэфем. Он приходил, — она оглянулась и понизила голос, — говорить с тобой насчет Айрин, а потом у него не хватило Духу.
— По-моему, у него хватает духу на все, чего он пожелает, — сказал угрюмо Лэфем. — Знаю только, что он был здесь. Спроси-ка лучше у Пэн, если она наконец выйдет.
— Я ее ждать не стану, — сказала миссис Лэфем; когда муж закрыл за собой входную дверь, она открыла дверь в комнату дочери и быстро вошла.
Девушка сидела у окна одетая, и, казалось, сидела так уже давно. Не вставая, она повернула лицо к матери. Против света оно казалось черным, и на нем не было видно ничего, пока мать, подойдя ближе, не засыпала ее вопросами.
— Ты уже давно так сидишь, Пэн? Почему ты не идешь завтракать? Ты видела мистера Кори, когда он приходил вчера вечером? Да что с тобой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108