о комиссионных, которые шли в карманы маклеров, выигрывал он или терял; и не мог представить себе, под какое обеспечение мог он занять деньги, кроме дома на Нанкин-сквер и фабрики в Лэфеме. Стиснув зубы в бессильной ярости, он подумал о недвижимости на железнодорожной линии Б.О. и П., которая могла бы стоить так много и будет стоить так мало, если Дорога того пожелает.
Он не пошел домой и провел большую часть дня, околачиваясь, по его выражению, в городе и пытаясь достать денег. Но оказалось, что люди, у которых он надеялся их достать, были в явном заговоре, имевшем целью припереть его к стенке. Каким-то образом слухи о его трудностях просочились в город. Никто не хотел ссудить деньги под залог фабрики в Лэфеме, не проверив сперва состояние тамошних дел, но Лэфем не мог дать им на это время, да и дела на фабрике — он это знал — не выдержали бы проверку. Он мог занять пятнадцать тысяч под залог дома на Нанкин-сквер и еще пятнадцать под участок на Бикон-стрит, и это все при его-то миллионном капитале! Он утверждал, что миллионный, споря в свое время с Беллингемом; тот подверг тогда его цифры проверке, которая оскорбила Лэфема куда больше, чем он в то время решился показать, ибо доказывала, что он не столь богат и не столь предусмотрителен, каким слыл. Сейчас уязвленное тщеславие мешало ему обратиться к Беллингему за помощью или советом; просить денег у братьев, даже если бы он вынудил себя к этому, было бесполезно — они были просто зажиточными людьми с Запада, но не капиталистами того масштаба, какой был ему нужен.
Лэфем оказался в одиночестве, столь часто идущем вслед за неудачами. Когда проверке, на практике или в теории, подверглись те, кто, казалось, был ему другом, ее не выдержал ни один; и он, с горьким презрением к себе, вспоминал тех, кому сам помог в трудную для них минуту. Он уверял себя, что был дураком; он презирал себя за щепетильность, из-за которой случалось ему в прошлом нести убытки. Видя, что нравственные законы обернулись против него, Лэфем мечтал когда-нибудь расквитаться за свои унижения, ему казалось, что теперь-то он сумел бы за себя постоять. Но он посчитал, что в его распоряжении есть еще несколько дней, решив не унывать из-за одной неудачи. На следующее утро после возвращения ему и в самом деле блеснул луч надежды, который его чрезвычайно ободрил. Какой-то человек явился справиться насчет одного из сомнительных, по мнению Лэфема, патентов Роджерса и приобрел его. Приобрел, разумеется, за меньшую сумму, чем та, в которую он обошелся Лэфему; но Лэфем, полагавший, что он не стоит вообще ничего, был рад получить за него хоть что-то; когда покупка состоялась, он поинтересовался у покупателя, не знает ли он, где находится Роджерс, ибо решил, что это Роджерс и подослал к нему человека, обнаружив в патенте выгоду. Но это оказалось ошибкой, покупатель пришел сам по себе и о патенте узнал из другого источника; а в конце дня Лэфем с удивлением услышал от своего рассыльного, что сам Роджерс ждет в общей комнате и желает поговорить с ним.
— Зови! — сказал Лэфем, но не сразу сумел принять тот суровый вид, с каким намеревался говорить с Роджерсом. Он настолько помягчал к нему под впечатлением утренней удачи, что даже предложил сесть, правда, отрывисто, не очень любезно, но вполне отчетливо; когда Роджерс обычным своим безжизненным голосом, словно бы и не пропадал целый месяц, сказал: — Те англичане приехали и желают встретиться с вами насчет недвижимости, — Лэфем не выставил его за дверь.
Он смотрел на него, стараясь угадать, что у него на уме; ибо не верил, что англичане, если они вообще существуют, намерены купить у него лесопилку и мельницу.
— А что, если они не продаются? — спросил он. — Я ведь ожидаю предложения от Б.О. и П.
— За этим я слежу. Предложения не было, — спокойно ответил Роджерс.
— И вы полагаете, — спросил Лэфем, вскипая, — что я всучу их кому-нибудь, как вы всучили мне, когда через полгода они, может быть, не будут стоить и десяти центов на доллар?
— Я не знаю ваших намерений, — сказал уклончиво Роджерс. — Я пришел сказать вам, что эти люди готовы купить у вас лесопилку и мельницу за хорошую цену — за ту, какую я получил с вас!
— Не верю! — грубо сказал Лэфем, но от вспыхнувшей вдруг надежды его сердце так заколотилось, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. — Во-первых, я не верю, что такие люди вообще существуют, а во-вторых, не верю, что они купят их за такую цену — если только вы не наврали им, как наврали мне. Вы им сказали про Б.О. и П.?
Роджерс взглянул на него с сочувствием, но ответил все так же сухо:
— Я не счел это необходимым.
Лэфем ожидал подобного ответа и намеревался, получив его, гневно разоблачить Роджерса; но вместо этого растерянно спросил:
— Интересно, что вы задумали?
Роджерс не дал прямого ответа; с обычным своим бесстрастным спокойствием и так, словно Лэфем ровно ничем не выразил своего несогласия на предложенную продажу недвижимости, он объяснил:
— Если нам удастся ее продать, я сумею вернуть вам долг и мне еще останется на одно задуманное дельце.
— Выходит, я, по-вашему, украду у этих людей деньги, чтобы пособить вам обобрать еще кого-то? — сказал Лэфем. Насмешка в его словах прозвучала в защиту добродетели, но все же это была насмешка.
— Думаю, что сейчас эти деньги и вам очень пригодятся.
— Почему?
— Я ведь знаю, что вы пытаетесь занять денег.
Это доказательство дьявольского всеведения Роджерса навело Лэфема на мысль, что предложение его не иначе как перст судьбы и противиться ему бесполезно; однако он сказал:
— Пусть я буду нуждаться в деньгах больше, чем когда-нибудь в жизни, но в ваших мошенничествах я не участник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108