что сам он никогда не завидовал удаче другого, если тот заслуживал свою удачу; разве что тот наступал ему на горло. Но прежде чем он отважился заговорить, Сьюэлл добавил:
— По-видимому, он не всегда об этом думает.
— Но в один прекрасный день подумает , — сказал Кори. — В нашей стране мы все для этого делаем.
— У моего зятя в Омахе, — сказал Чарлз Беллингем, гордясь столь примечательным зятем, — очень много рабочих; и он говорит, что недовольны как раз выходцы из тех стран, где им не давали об этом думать. А с американцами никаких хлопот.
— Значит, они понимают, что, если у нас существуют неограниченные возможности, никто не вправе жаловаться.
— А что пишет Лесли? — спросила у миссис Беллингем миссис Кори, которой наскучили все эти бесплодные абстракции.
— Вы, вероятно, слышали, — ответила эта дама, понизив голос, — что у них еще один ребенок?
— Нет, не слышала.
— Да, мальчик. И назван в честь дяди.
— Да, — вступил в разговор Чарлз Беллингем. — Говорят, мальчик прекрасный и похож на меня.
— В этом нежном возрасте, — сказал Кори, — все мальчики прекрасны и похожи на всех, кого вы захотите. А что, Лесли все еще тоскует о чечевичных котлах своего родного Бостона?
— Это у нее, кажется, прошло, — ответила миссис Беллингем. — Она очень интересуется предприятиями мистера Блейка, и жизнь у нее весьма наполненная. Она говорит, что с ней происходит то же, что и с теми, кто три года не был в Европе: период острых сожалений прошел, но еще не настал следующий, когда непременно надо ехать снова.
Лэфем наклонился к миссис Кори и спросил о картине, висевшей напротив:
— Это, если не ошибаюсь, портрет вашей дочери?
— Нет, это бабушка моей дочери. Писал Стюарт Ньютон; он написал много портретов сейлемских красавиц. В девичестве она была мисс Полли Берроуз. Моя дочь похожа на нее, не правда ли?
Оба они взглянули на Нэнни Кори, потом на портрет.
— Эти прелестные старинные платья снова входят в моду. Неудивительно, что вы приняли ее за Нэнни. А другие, — она говорила о других портретах, темневших на стенах, — это мои родственники; писал их большей частью Копли.
Все эти неизвестные Лэфему имена ударили ему в голову, как вино, которое он пил. На миг они, казалось, засияли, но потом все вокруг стало темнеть. Он слышал, как Чарлз Беллингем рассказывал Айрин что-то смешное, стараясь ее позабавить, она смеялась и казалась очень счастливой. Иногда Беллингем принимал участие в общем разговоре, который шел между хозяином дома, Джеймсом Беллингемом, мисс Кингсбери и пастором Сьюэллом. Они говорили о каких-то людях, и Лэфем подивился, как легко и свободно они о них говорили. Они отнюдь не щадили их; о человеке, который был известен Лэфему как удачливый делец и богач, Джеймс Беллингем сказал, что это не джентльмен; а его кузен Чарлз выразил удивление, отчего этот человек еще не стал губернатором.
Когда последний отвернулся от Айрин, чтобы принять участие в общей беседе, с ней заговорил Кори-младший; из нескольких услышанных слов Лэфем понял, что речь шла о Пенелопе. Он снова подосадовал, зачем она не пришла; она не хуже любого из них участвовала бы в общем разговоре, ведь она такая остроумная. Лэфем понимал, что Айрин-то этого не хватает; но, видя ее лицо, сиявшее юной красотой и влюбленностью, он подумал, что это не столь уж важно. Сам он чувствовал, что поддержать разговор не умеет. Когда к нему обращались, он отвечал несколькими словами, которые, казалось, никуда не вели. Часто ему приходило в голову что-то очень близкое к тому, о чем шла речь; но прежде чем он успевал заговорить, они перескакивали на что-нибудь другое, и перескакивали так быстро, что он не поспевал за ними и чувствовал, что ему не удается себя показать.
Одно время разговор шел на тему, о которой Лэфем никогда прежде не слышал; и опять он подосадовал, что с ними нет Пенелопы, уж она бы нашла что сказать; сказала бы такое, что стоило послушать.
Мисс Кингсбери, обращаясь к Чарлзу Беллингему, спросила, читал ли он «Слезы, напрасные слезы» — роман, наделавший столько шуму, — а когда он сказал, что нет, удивилась:
— Он просто надрывает сердце, это видно уже из названия; там такой милый, старомодный герой, и героиня тоже, и они безумно друг друга любят и приносят один ради другого такие огромные, совершенно ненужные жертвы. Кажется, будто сама это делаешь.
— В этом-то и секрет успеха, — сказал Бромфилд Кори. — Читателю льстит, что персонажи романа — грандиозны, а хромают и сутулятся, как он сам, и он чувствует себя столь же грандиозным. Ты читала роман, Нэнни?
— Да, — ответила его дочь. — Его следовало бы назвать «Нытье, глупое нытье».
— О, Нэнни, все же не совсем нытье , — вступилась мисс Кингсбери.
— Удивительно, — заметил Чарлз Беллингем, — как мы любим книги, играющие на наших сердечных струнах. В романах всего популярнее самопожертвование. Нам очень нравится видеть возвышенные страдания.
— Несколько лет назад, — сказал Джеймс Беллингем, — говорили, будто романы выходят из моды.
— Но они как раз входят в моду, — воскликнула мисс Кингсбери.
— Да, — сказал пастор Сьюэлл, — и никогда еще они не были для стольких людей единственной духовной пищей. Они приносят более вреда, чем когда-либо.
— Не завидуйте, пастор, — сказал хозяин дома.
— И не думаю, — ответил Сьюэлл. — Я рад был бы получать от них помощь. Но эти романы со старомодными героями и героинями — простите, мисс Кингсбери, — просто губительны.
— Вы чувствуете, что погибли, мисс Кингсбери? — спросил хозяин.
Но Сьюэлл продолжал:
— Романисты могли бы оказать нам неоценимую помощь, если бы изображали жизнь как она есть, а человеческие чувства — в их подлинных пропорциях и соотношениях;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108