К этому, разумеется, стоило добавить то, что к ярмарке все эти комнаты освобождались, чтобы сдать их за много большую цену посетителям ярмарки. Утешало то, что не придется долго искать жилье.
Разыскав, однако, описанный Магдаленой дом, Николай не нашел там никакого Фалька. Дом этот стоял в квартале паулинцев, бедном придатке роскошного квартала паулинских дворов, задворки которых выходили на нездоровые, жалкие проулки Паулинума. Привратница сказала ему, что милостивый господин по случаю ярмарки временно переехал отсюда и в настоящее время проживает в переулке Золотого Петуха. Она описала дорогу, не забывая при этом постоянно называть Николая сердечком и пригоженьким.
Казалось, в этом городе просто не существовало дверных звонков. Очевидно, люди здесь кричали, свистели или еще каким-либо образом подавали знаки жильцам. Николай решил постучать. На стук открыл мужчина. Да, во дворе живет какой-то переселившийся сюда студент. Николай пересек сени дома и вышел на тесный двор. Земля раскисла от сырости, через двор была перекинута доска, служившая мостиком к стоящим на заднем дворе постройкам. Николай остановился перед дверью, указанной открывшим ему человеком, и постучал. Сначала он ничего не услышал. Но потом до его слуха донеслись шаркающие шаги, и через мгновение дверь отворилась.
Молодой человек, стоявший перед ним, по-видимому, не отличался крепким здоровьем. На нем была типично студенческая одежда — тесно облегающие черные штаны, такой же тесный черный сюртук и поношенный плащ, наброшенный на плечи. Выглядел молодой человек весьма потрепанным. Светлые волосы, не прикрытые париком, свисали на лицо и плечи жидкими прядями. Кожа носила желтоватый оттенок, губы посинели от холода. Высокий лоб и острый подбородок придавали ему сходство с педантичным школьным учителем. Но самым замечательным в его лице были глаза, в которых, несмотря на видимую бедность, сверкал огонь, о котором нельзя было с уверенностью сказать, есть ли это проявление острого ума, подавленной страстности или просто нездоровой лихорадки. Молодой человек окинул пришельца взглядом, пронзительность которого Николай отнес на счет лихорадки. Врач решил говорить с Фальком просто и без обиняков.
— Добрый день. Мое имя — Николай Рёшлауб. Я врач.
— Кто просил вас оказать мне такую честь? — Вопрос прозвучал резко, как пистолетный выстрел.
— Один наш общий друг. Филипп Ланер.
Николай сунул руку в карман и извлек оттуда маленькую картонную карточку с иероглифическими письменами, которую и протянул молодому человеку.
Фальк коротко взглянул на карточку, лицо его осталось совершенно неподвижным. Потом он снова пристально посмотрел на Николая.
— Филипп умер.
— Это правда.
— Откуда у вас это?
— От Магдалены Ланер.
Упоминание этого имени неожиданно вызвало сильную реакцию.
— Эта неряха опять шатается в здешних краях?
— Господин Фальк, мне надо, нет, я просто должен поговорить с вами. Я вижу, что вы страдаете от лихорадки. Если позволите, я приготовлю вам лечебный чай, который принесет вам известное облегчение.
Человек был явно ошеломлен таким предложением. Ему потребовалась почти секунда, чтобы подготовиться к ответному удару, после чего он сказал:
— У меня нет никакой лихорадки. Что вам угодно?
— Я хочу кое-что узнать о Максимилиане Альдорфе.
— Альдорф тоже мертв. Кого могут интересовать все эти покойники?
— Я знаю, что он мертв. Но то, что он задумал, оказалось очень живучим.
Фальк недоверчиво посмотрел на него.
— Что вы вообще об этом знаете?
— Не слишком много. Именно поэтому я и ищу вас.
Он плотнее запахнул на груди плащ.
— Почему я должен вам об этом рассказывать?
— Со времени смерти Филиппа произошли некоторые события, о которых я хочу вам рассказать. Это займет не много времени.
Фальк наморщил лоб.
— Пожалуйста, выслушайте меня, — умоляюще добавил Николай.
Фальк помедлил еще мгновение. Потом отступил в сторону.
— Входите.
— Благодарю.
Фальк, оставшись стоять, пропустил Николая мимо себя. Врач миновал сени и, сделав несколько шагов, открыл дверь и оказался в комнате. Он не ожидал увидеть такую нищету. Комната, можно сказать, была абсолютно пуста. В углу валялся соломенный тюфяк. Стены были совершено голыми, в некоторых местах отсыревшая штукатурка вздувалась безобразными пузырями. Обстановка была весьма скудной. На сундуке лежала курительная трубка в жестяной коробке, рядом кожаный мешочек. В углу у окна стоял таз на кованой железной подставке, на которой висело грязное полотенце. Кувшина с водой, полагавшегося к этому, не было видно. Вместо кувшина рядом с дверью стояло железное ведро. Печи не было.
Фальк уселся на тюфяк, Николай присел на корточки. Он рассказал свою историю настолько быстро, насколько смог, не отклоняясь на ненужные детали, однако весьма полно, насколько это было возможно. Он рассказал о том, как его вызвали к Альдорфу и что там произошло; как началось расследование и в результате каких событий он сам оказался теперь в Лейпциге. Что же касается Магдалены, то здесь он проявил известную осторожность и ничего не сказал о том, что произошло между ними.
Фальк ни разу не перебил Николая. Лицо его оставалось совершенно бесстрастным. Даже рассказ Николая об убийстве Зеллинга и самоубийстве иллюмината не вызвал никакой реакции слушателя, кроме легкого покачивания головой. Только когда Николай начал рассказывать о шпионской сети ди Тасси и о перехваченных письмах, он заметил, что, невзирая на показное равнодушие, молодой человек стал слушать с сосредоточенным вниманием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128