Сейчас от вас требуют немногого. Полиция считает необходимым провести дактилоскопирование, потому что это помогает опознать и установить личность любого человека и бороться с преступлениями…
Его прервали бурными криками:
— Мы не преступники! Не хотим! Пускай отправляются к преступникам!
— Прекратите шум! — потребовал Хомер. — С вами говорит директор!
Мак-Магон закусил тонкие губы. Его очки зло сверкнули, когда он повернулся к Чарли Робинсону.
— Я знаю, — сказал он, повышая голос, — я знаю, откуда здесь этот дух противоречия. Мне не раз указывали на Беннета и Робинсона как на зачинщиков многих дерзких выходок…
— Берут пример со своих взрослых, — буркнул Хомер. — После войны все они распустились…
Черный мальчик не спускал глаз с директора.
Мак-Магон продолжал, обращаясь в пространство и как бы не замечая Чарли:
— Следует напомнить Робинсону, что он учится в школе только благодаря великодушию нашего уважаемого председателя. — Мак-Магон выдержал презрительную паузу. — Поведение Робинсона может произвести невыгодное впечатление. Мистер Миллард и другие попечители вряд ли захотят держать в школе такого недисциплинированного ученика…
Мальчик вздрогнул и опустил голову. Шеренга зашевелилась.
— Это запрещенный удар, сэр, — раздался за спиной директора приглушенный голос.
Мак-Магон резко повернулся и встретился со взглядом младшего учителя.
— Что такое, мистер Ричардсон? Вам не нравятся мои слова? Вы собираетесь исправлять мой стиль? — Мак-Магон язвительно усмехнулся. — Мой совет вам — заниматься более внимательно преподаванием литературы, а не критикой вашего директора… Понятно?
Пока шел этот тихий, но выразительный разговор, Ньюмен и его свита складывали с помощью Хомера все свое хозяйство: валики, стекла, тюбики с краской. Когда все это было уложено в плоский чемодан, сыщик обратился к Мак-Магону:
— Мы уходим, сэр. Впервые нас так принимают. Все понятно, сэр, и я доложу обо всем начальнику. Пускай уж он сам разговаривает с попечителями. Видно, в школе-то вашей не все так благополучно, как кажется… и как гласит вывеска, — ядовито прибавил он.
Мак-Магон встрепенулся. Куда девался злой блеск его очков, закушенные узкие губы! Теперь на сыщика и его товарищей смотрело самое радушное и доброжелательное лицо.
— Минутку, Ньюмен, не торопитесь. У меня в кабинете стоит холодильник новой конструкции, а в нем… Впрочем, вы лучше сами исследуете, что в нем стоит… Этому коктейлю научил меня во время войны один английский баронет… Чудо, знаете ли!
— Гм… баронет? — промычал сыщик.
— Да, да, баронет. Он уверял, что этот коктейль спас ему жизнь после Дюнкерка, — торопился Мак-Магон. — Идемте же, Ньюмен!
Сыщик взглядом посоветовался с товарищами. Лаборант подмигнул и облизнулся. Мак-Магон перехватил этот взгляд и взял Ньюмена под руку:
— Прошу, джентльмены, вы не раскаетесь… Мистер Хомер, приглашайте же инспектора!
Хомер тотчас же, без дальних слов, начал подталкивать к двери белокурого полицейского.
Они покинули холл, оставив настороженную шеренгу школьников и иронически улыбающегося Ричи — младшего учителя.
2. Рожок почтальона
Собственно говоря, это была всего-навсего игрушечная труба, некогда выкрашенная в зеленый цвет, а теперь облезшая до того, что отовсюду выглядывала белая жесть. Но это не мешало обладателю трубы, дяде Посту, носить ее на желтом шнуре с такой гордостью, словно она была получена им по наследству прямо из рук Юбы Билля — героического бретгартовского возницы и почтальона.
Впрочем, и жители Стон-Пойнта гордились этой трубой, или рожком, ничуть не меньше его владельца. В Америке люди любят маленькие чудачества, от которых веет традициями сороковых годов. Дядя Пост со своим рожком был достопримечательностью Стон-Пойнта. Всех приезжих немедленно вели смотреть и слушать рожок дяди Поста. Люди сведущие поговаривали, будто сам мистер Миллард обмолвился однажды, что рожок дяди Поста стал как бы неким гербом Стон-Пойнта. А уж мистер Миллард знал, о чем говорил, недаром у него, в его замке, рядом с телевизором красовалась, всем на удивление, деревянная прялка семнадцатого столетия. Уж эти богачи всегда обзаводятся такими вот никому не нужными предметами, стоящими огромных денег, вроде прялок и арф или даже русских настоящих самоваров, которым гордился приятель Милларда — судья Сфикси.
Именно Сфикси, а за ним еще одиннадцать самых именитых семейств в городе тоже говорили, что дядя Пост и его рожок прелестны и поэтичны и совсем напоминают начало прошлого века. При встрече с дядей Постом они улыбались ему, а иногда даже давали на чай, хотя он обслуживал вовсе не их аристократический Парковый район, а восточную окраину, так называемый Левый Берег, и Горчичный Рай, где жили негры.
Дядя Пост — подвижный, сухонький, увенчанный седым задорным хохолком — был похож на птицу. Он никогда не сидел спокойно на месте: то ерошил свой хохолок, то трогал себя за нос, то вдруг начинал свирепо шлепать себя по коленке.
Обязанности почтальона нисколько его не удовлетворяли. Он ухитрялся быть одновременно нянькой у нескольких осиротевших ребят, учить грамоте детей, которые не могли ходить в школу, помогать баптистскому пастору в церкви и быть советником всех вдовых женщин. Даже самое малое горе своих подопечных он принимал близко к сердцу.
Настоящего имени дяди Поста никто не знал, да это было и не важно. Зато даже последняя собачонка в городке знала его хрипящий, сипящий, стонущий и задыхающийся, как астматик, автомобиль того невообразимого цвета, который зовется оливковым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120