Но старик так и остался сидеть, как сидел в позе лотоса посреди комнаты.— Давненько я не ел белого риса! Даже слюнки текут!Чиун пренебрежительно фыркнул.Римо поставил на огонь кастрюлю с водой и отмерил с полчашки риса. Пока вода закипала, он вел светскую беседу, хотя настроение у него было так себе.И все-таки после целого дня бесплодных ссор и уговоров надо было попробовать подкатиться к Чиуну и с этой стороны тоже.— Как мечтал я о чашке риса в пустыне после крушения! И знаешь что, Чиун?Я был у них главным, у тех, кто спасся. Прямо посреди пустыни. И знаешь что?Мне понравилось.— Молодец, — сказал Чиун. — Пусть Смит на Рождество купит тебе песочницу.— Мне нравилось, что меня слушаются. Мы сидели там, среди песка, и эти люди, которых я до того в жизни не видел, ждали от меня верных решений.— И песок ждал тоже, — сказал Чиун.Закипающая вода в кастрюле пустила первые пузыри, и Римо, не найдя деревянную ложку, удовлетворился пластмассовой.— Мне кажется, некоторым я даже спас жизнь, — продолжал он. — Я всегда буду помнить об этом. Пожалуй, теперь я лучше понимаю, как важно для тебя, чтобы в Синанджу все были сыты.Он высыпал рис в бурлящий кипяток.Взгляд коричневатых глаз Чиуна смягчился, он было открыл рот, но опомнился, перехватил едва не сорвавшееся с губ доброе слово и снова уставился в пустоту.Для Римо это все отнюдь не осталось незамеченным. Накрывая кастрюлю крышкой, он говорил:— Раньше я думал, что жители Синанджу — ленивые неблагодарные паразиты.Все и каждый. Присосались к деньгам, которые Мастер добывает потом и кровью.Но теперь я переменил свое мнение.Своим длиннющим ногтем Чиун смахнул что-то с глаза. Неужто слезу? Так держать, решил Римо.— Теперь я понимаю, что это почетный долг Мастера — содержать родную деревню.Он выждал пять минут, прежде чем снять крышку с кастрюли. Рис получился мягкий и пышный.— Может, когда-нибудь кормить жителей Синанджу выпадет мне, — сказал Римо, раскладывая рис в две одинаковые пиалы. — Я почту это за честь.Он покосился на Чиуна, но кореец отвернулся.— Будешь рис? — мягко спросил Римо.Чиун поднялся с пола так стремительно, словно его катапультировало, и золотой вспышкой цвета кимоно, в котором он был сегодня, преодолел расстояние до двери в спальню.Дверь за ним хлопнула, но и сквозь нее Римо слышал, как громко сморкается Мастер Синанджу. Звук был похож на гусиное «га-га-га».Через некоторое время дверь растворилась, и Чиун предстал в обрамлении проема, спокойный, величественный, с умиротворенным выражением лица.— Да, сын мой. Немного поем, пожалуй, — чинно сказал он.Когда они отставили опустевшие пиалы и палочки для еды, Римо сказал:— Мне надо поговорить с тобой, папочка.Чиун жестом остановил его:— Приличия должны быть соблюдены. Сначала о еде.— Да?— Сдается мне, ты научился наконец по-настоящему готовить рис. Вот этот был сварен правильно, не то что несъедобный клей, который получается у японцев. Этот был сделан по-корейски.— Рецепт — из китайского ресторана.— А ты хоть знаешь, откуда он у китайцев? — фыркнул Чиун. — Китайцы стащили настоящую технологию приготовления риса у корейцев, во всем мире признанных лучшими поварами.Римо согласно кивнул, хотя единственное корейское блюдо, какое он когда-нибудь пробовал — что-то вроде маринованной капусты, — по вкусу напоминало протухшие водоросли.Он в ожидании опустил голову, пока Чиун не произнес наконец:— Вот теперь можно поговорить о других вещах.— Я знаю, Чиун, что тебе эта тема неприятна, но не могу не спросить: кто был этот тип с пистолетом?— Какой-то безумец, которому нравится стрелять в людей, — отмахнулся Чиун.— Один из журналистов знал его имя.— Псевдоним, — сказал Чиун. — Американские гангстеры часто выступают под псевдонимами.— Но этот назвал себя Римо Уильямс.— Наверно, выудил наобум в телефонной книге, — предположил Чиун.— Не так уж много Римо Уильямсов в телефонных книгах, папочка. А зачем Смит послал тебя в Детройт?— Дела! — вздохнул Чиун.— Ну это-то я понял. Что, охотишься за этим стрелком?— Тоже мог бы понять.— Я стараюсь держаться уважительно и беседовать, как подобает, — сказал Римо, и Чиун, на редкость пристыженный, ничего не ответил. — Я передумал об очень многих вещах там, в пустыне. Я думал о том, кто я такой и откуда и почему у меня никогда не было родных, кроме тебя, конечно. Мне кажется, потому-то меня так впечатлило такое, знаешь, уважительно-зависимое отношение остальных пассажиров. Это было похоже на семью.Чиун молчал, и Римо продолжил:— Странно, что у этого типа такое же имя, как у меня.— Одно дело — иметь имя, — сказал Чиун. — Совсем другое воспользоваться чужим.— Ты думаешь, он воспользовался моим?— Этот человек — гнусный и жестокий обманщик, злобный, порочный белый.Не будь он так вероломен, мою седую голову не обезобразил бы этот шрам.— Рана скоро заживет, папочка.— Да, но не заживет стыд. Во всяком случае, не заживет, пока я не сотру этого мерзавца с лица земли. В мире таким не место!Голос Чиуна дрожал от гнева.— Я готов помочь, — сказал Римо.Но почему Чиун так странно взглянул на него в ответ? Словно сверкнула молния. Что это? Неужто страх?— Нет, — сказал Чиун как-то слишком громко. — Ты не должен. Это запрещено.— Стыд, что тебя тяготит, лежит и на моих плечах тоже, — возразил Римо.— Ты же сам это знаешь.— Я знаю это и знаю много других вещей. Некоторые из которых тебе, сын мой, неизвестны.— Например?— Я знаю, что делать можно и чего нельзя. И поскольку я твой учитель, а ты мой ученик, ты должен принять это без разговоров.— Не спорю, — сказал Римо, — но твой долг — объяснить мне эти вещи, иначе я никогда их не постигну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66