Что ни говори, а старый пень умел-таки обращаться с подчиненными. Дрейк Мэнген не мог этого не признать.После того, как Мэнген освободил кабинет, Чиун решил: неплохо бы на двери что-то нарисовать. Он велел секретарше послать за заведующим отделом покраски автомобильных корпусов.Дверь оставалась открытой, и Мэнген слышал весь разговор, сидя у стола секретарши.— Нарисуешь на двери новую надпись, — распорядился Чиун.— Я не разрисовываю дверей, — ответил заведующий отделом.— Погоди. Ты художник или нет?— Да. Я отвечаю за внешний вид автомобильного корпуса.— Но то, о чем я прошу тебя, гораздо легче, чем раскрасить машину!— Нет, ни за что! Красить двери не входит в мои обязанности, — вконец разгневался заведующий отделом.— Кто тебе это сказал? — поинтересовался Чиун.— Профсоюз. В трудовом договоре сказано: дверей я не крашу.— Это указание отныне теряет свою силу, — сказал Чиун. — С сегодняшнего дня ты отвечаешь за разрисовывание дверей для меня. Начиная вот с этой.— С какой это стати? И кто вы, вообще говоря, такой?— Я Чиун.— Ну хватит, я ухожу, — сказал заведующий отделом. — И в профсоюзе немедленно об этом узнают.Со своего места в приемной Мэнген услышал сдавленный стон. Он вытянул шею и заглянул в дверь. Старый кореец, страшно подумать, выкручивал заведующему ухо.— Я хочу, чтобы краска была золотой.— Да, сэр, да, — бормотал заведующий. — Я уже иду за краской.— Даю тебе пять минут, — сказал Чиун. — Через пять минут не вернешься, приду за тобой сам. И вряд ли тебе это понравится.Заведующего отделом как ветром сдуло. Лифт не торопился явиться на зов, и он пешком рванул вниз по лестнице.На Дрейка Мэнгена это произвело большое впечатление. Надо же, выкручивание ушей как метод улаживания трудовых отношений! А ему и в голову не приходило прибегнуть к нему в своих многотрудных борениях с профессиональным союзом.Говорят же, век живи — век учись.Теперь дверь, из-за которой разгорелся сыр-бор, была закрыта. Заведующий отделом, стоя перед ней на коленях, выводил последние буквы надписи, сочиненной Чиуном.Она гласила: «ЕГО ВНУШАЮЩЕЕ СТРАХ ВЕЛИКОЛЕПИЕ».Мэнген рассудил, что Чиун, пока художник не закончит, из кабинета не выйдет, и, прытко подойдя к лифту, нажал кнопку вызова.— Уходите, мистер Мэнген? Я предупрежу Мастера Чиуна.— Нет! Не делайте этого!— Но он — ваш телохранитель!— Только не сегодня. У меня очень важная деловая встреча. Передайте ему — увидимся утром.Лифт открылся, и как только Мэнген ступил внутрь, его секретарша связалась с Чиуном по интеркому:— Мастер Чиун, мистер Мэнген только что ушел. Я думаю, вам следует знать об этом.Чиун распахнул дверь, помедлил, чтобы прочитать надпись, и снисходительно потрепал художника по голове.— Что ж, неплохо, — сказал он, — конечно, учитывая, что ты белый. Я буду иметь тебя в виду, если потребуется еще что-нибудь сделать.— Ладно-ладно. Только без рукоприкладства, идет?— Это будет зависеть от твоего поведения, — сказал Чиун. — И не забудь про звезды под надписью. Мне нравятся звезды.— Будут, будут вам звезды, не сомневайтесь.Дрейк Мэнген припарковался перед высотным многоквартирным домом поблизости от набережной Сен-Клер, что проделывал почти каждую среду с тех пор, как женился.Он поднялся на лифте в роскошную квартиру — пентхаус, которую снимал для своих любовниц. Они время от времени менялись, но квартира всегда была одна и та же. Поселять там любовниц стало у него как бы традицией. Ему нравилось втайне думать, что по натуре он традиционалист.Он ногой закрыл за собой дверь и крикнул:— Агата!Интерьер был решен в наидурнейшем вкусе, вплоть до мебели в зебровидную черно-белую полоску и картин с клоунами по черному бархату на стенах, но залитое мягким светом пространство благоухало любимыми духами Агаты, терпким ароматом порока. Одного вдоха было достаточно, чтобы заботы дня забылись как дурной сон, и Мэнген почувствовал, как забродили в нем соки.— Агата! Папочка дома!Молчание.— Детка! Ты где?Он скинул пальто на одно из отвратительно полосатых кресел. Дверь в спальню была чуть приоткрыта, и теплый свет, слабее, чем от свечи, сочился оттуда.Значит, она в спальне. Отлично. Не придется терять полвечера на болтовню.Болтовни ему хватает и дома. Болтовня — это единственное, что ему там перепадает.— Что, детка, греешь мне местечко?Он распахнул дверь.— Вот умница. Ну, иди к папочке.Но Агата не подняла головы. Она лежала на спине в шелковой красной пижаме и смотрела в потолок. Закинутая за голову рука спрятана под светловолосой гривой. С края кровати свисает нога.Казалось, она следит за мухой, которая кружила над ее непомерным бюстом.Ничего подобного. Мэнген видел, как муха приземлилась на кончик длинного носа Агаты, а та даже не поморщилась. Даже не моргнула.Он шагнул к ней и тихо позвал:— Агата?Позади него захлопнулась дверь. Прежде чем повернуться, Мэнген наконец заметил дыру в красном шелке пижамной рубашки. Дыра выглядела так, будто ее прожгли сигаретой, однако с сердцевиной тошнотворного цвета сырого мяса, а вокруг по красному шелку расползлось пятно еще краснее, чем щелк.Тот, кто захлопнул дверь у него за спиной, был высок, сухощав, с длинным шрамом, рассекшим правую скулу, и в перчатках. В руке он держал черный длинноствольный пистолет, нацеленный прямо в грудь Мэнгену. Сердце автопромышленника подпрыгнуло и заколотилось в горле. Он почувствовал, что сейчас задохнется, но, пересилив себя, рявкнул:— Кто вы, черт побери, такой? Что тут происходит?Человек со шрамом холодно улыбнулся:— Можешь звать меня Римо. Сожалею, но пришлось утихомирить твою подружку: не согласилась сотрудничать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66