Я не говорю о наличных, речь идет о тайных запасах, – Хаккад аккуратно сложил губы, – человеческих ресурсов.
Прикрытые веками глаза торговца водой как будто расширились и слегка вылезли из орбит, как глаза улитки, сидящей на гибком стебельке.
– Возможно ли, чтобы здесь, в Англии, или в наших родных краях, где безработица столь высока, запасы человеческих ресурсов рассматривались иначе, нежели, э... нежелательный пассив?
– Я не говорю о британских рабочих, которые из поколения в поколение занимались откровенным саботажем. – Хаккад снова сделал движение руками, но на этот раз уже не выпуская, а словно принимая назад в свои объятия птицу счастья. – Нет, я говорю об энергичных молодых парнях нашей веры, находящихся здесь, в Англии, и готовых к серьезным делам.
– Скажем, таких, что от них можно получить, э... деньги? – Доктор широко улыбнулся. Наживка на крючке задергалась. Уже давно он искал способ избежать больших затрат на группу Хефте. Собственное правительство Хаккада вынудило его финансировать группу в Лондоне, и он воспринял это как еще один побор. Но поддержка террористов, к сожалению, попадала только в графу дебета в его бухгалтерских книгах.
Он мог бы «продать» Хефте Латифу, если бы тот обещал ему миллионные поступления в качестве выкупа за заложников. Вся эта операция будет занесена в книги Панъевразийского треста как краткосрочная, легко возвращаемая ссуда – даже с гигантским наваром, если, конечно, у Хефте все пройдет успешно. Как букмекер, раскладывающий большие ставки по другим букмекерам, чтобы разделить с ними риск, Хаккад обеспечивал страхование своих финансов, если в это дело входил Латиф. Детали могут обеспокоить Латифа. Но он сильно заинтересован, значит, и лекарство должно быть сильным. Это, напомнил себе Хаккад, – плата за ведение бизнеса во все более опасном мире.
Всегда просто найти Глеба Пономаренко, блестящего лондонского корреспондента ТАСС, не сделавшего за долгие годы ни одного сообщения, думал Нед.
Где бы он ни ел, русский всегда находился в одном из двух баров в Найтсбридже между пятью тридцатью и семью часами вечера. Это, как и большая часть оперативной работы Пономаренко, было элементарно. Те, кто хотел встретить его «случайно», знали, как это сделать.
Не составлял исключения и этот вечер, когда около шести часов Нед нашел Глеба в забегаловке на Понт-стрит. Никто из знакомых Неда не отваживался есть в этом месте, где можно было заработать острое пищевое отравление. Но пить в баре было вполне безопасно.
– Вы не рискуете до тех пор, пока не попробуете их hors d'oeuyres Закуски (фр.).

, – прошептал он русскому, взгромождаясь на соседний табурет у бара.
– Зачем? По правде говоря, я так поел, что могу ничего не брать в рот до завтрака.
– Что, сегодня некого из госслужащих и блинами покормить? Ни одного газетчика, чтобы попотчевать икоркой?
– Неужели я так грубо работаю? – сказал Глеб шутливо, поворачивая к Неду свое породистое лицо. Резкие складки в углах рта, казалось, были готовы вот-вот расплыться в улыбке.
– Ну, что касается пластинок, здесь все классно, – признался Френч. – Откуда вы узнали о моей страсти к Арту Ходсу?
– Из моих источников.
– И один из них следит за мной, пока я во время ленча болтаюсь по магазинам и признаюсь в своих пристрастиях. – Он решил прощупать русского. – Этот Студентик работает старательно, как по учебнику, поэтому я думал, что он из людей Ларри Рэнда.
На лице Глеба отразилось замешательство. Не слишком сильное – уж очень он был хитер, – но достаточное, чтобы подтвердить поощрения Неда Френча.
– Не ваш? – спросил он. – А парень, чья мать, похоже, была муравьедшей?
Пономаренко поцокал языком.
– У вас передо мной преимущество, как сказал епископ хористке.
– Что, ни тот ни другой?
– Френч, – возразил русский иронически, – альбом, который вы ищете уже Бог знает сколько времени? И тут после одной-единственной прогулки по магазинам я вдруг вытаскиваю его, как фокусник кролика из своей шляпы? – Появился бармен.
– Скотч, содовая и чуть-чуть льда, – заказал Нед. Бармен ушел.
– Я тоже обожаю фортепианный джаз, – признался тассовец. – Не буду говорить о своих любимцах. Вы – почитатель редкого стиля. Но вот что я вам скажу. Люди, собирающие сольные записи, – одиночки. Вы знаете это?
– За вами стоят все рабочие, художники, домашние хозяйки, агрономы и звероловы, которых объединили Советы, а вы называете себя одиночкой?
– Подальше от толпы. – Глеб несколько раз кивнул. – Вот ваш стакан. – Он взял его у бармена и отдал в руки Неду. – За нас, – сказал он, чокаясь с Недом бокалом, наполненном мартини.
– За нас – одиночек?
– За нас – профессионалов. – Пономаренко разглядывал Неда, пока тот пил виски. – И за унаследованные нами дисфункции, которые вызывает работа.
Френч хмуро взглянул на него.
– Звучит, как плохой перевод.
Глеб отрицательно покачал головой еще до того, как Нед сказал это.
– Французы называют это le cafard – то, что ваши солдаты во Вьетнаме окрестили тысячемильным страхом. У моряков это каютная лихорадка. А бизнесмены утверждают, что от этого сгорают к середине жизни. – Он тихо засмеялся.
– Ну и какие у вас дисфункции, Глеб?
– Я нечасто в этом признаюсь. – Допив свой мартини, он знаком попросил у бармена еще одну порцию. – Если я вам скажу, что я вообще не хочу никогда уезжать из Лондона, где нашел свою среду, от которой не вижу смысла отрываться, вы мне ответите: это старая новость.
– А если я вам скажу, что даже листья слегка желтеют от той жизни, которую мы ведем, – заметил Нед, – то вы ответите: это тоже не сенсация.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152