Да и сапоги надобно бы снять с тебя.
– Сгинь, говорю. Поди прочь. Где здесь эта…
– Которая, твое превосходительство? Которая горничная, что хвостом перед тобой все крутит?
– Какая еще горничная? Поди ты с ней… В общем ты меня понял, куда тебе должно идти с горничной. Что этот старый хрыч-небось дрыхнет?
– Так точно, твое превосходительство, дрыхнет. Боярин завсегда в это время спит.
– А где боярыня?
– Должно быть в своей комнате узоры вышивает.
– Укажи комнату.
– Как прямо пойдешь – по правую руку будет.
– Благодарствую. А теперь сгинь. Поди к горничной.
Де-Рибас открыл дверь без стука. Боярыня Анкуца сидела на софе, подобрав под себя ноги, совершенно углубившись в вышивание. Должно она думала, что вошел кто-то из прислуги.
Когда де-Рибас тяжело опустился рядом с ней на софу, она от неожиданности вскрикнула и, как бы защищаясь от непрошенного гостя, прижала к груди вышивание.
– Тише, сеньора, вы меня достаточно знаете. Я Хозе де-Рибас – лейтенант кирасир в армии его величества короля Обеих Сицилии. Наши казармы в Неаполе. Это прекрасно, сеньора, быть лейтенантом гораздо лучше чем генералом.
– Оставьте мою руку.
– Но зачем же, сеньора? Она прелестна – ваша рука, сеньора. Позвольте…
– Мне больно. К тому же не забывайтесь, где вы. В доме я не одна. Здесь мой муж. Может быть скандал.
– Ваш муж, сеньора? Неужели эта кляча ваш муж? Вы достойны лейтенанта и непременно королевских кирасир.
– Отпустите мою руку.
– Но вы прелесть, а я солдат и за сражениями вовсе забыл, как смотрится женщина.
– Глядеть на себя я позволю вам, но не делайте мне больно. Отпустите мою руку.
– Как прелестны ваши плечи, сеньора. Ваши глаза, ваши губы.
Анкуца хотела было отстраниться от де-Рибаса, но должно быть недостаточно решительно из боязни потревожить уснувшего боярина Кодэу.
– Не вздумайте в сапогах забраться на софу. И вообще сапоги вам следовало бы снять в вестибюле.
– Возразить вам нечего, сеньора. Я должен снять сапоги в вестибюле. Иначе черт знает что. Если каждый лейтенант станет бывать в сапогах в вашем будуаре – вы вправе станете гнать всех лейтенантов взашей. Снизойти, сеньора, можно только до генерала, но при одном условии, сеньора, если генерал молод и красив, если в него стреляли из пушек, а он вопреки желанию неприятеля остался жив. Это я, сеньора. Я хочу прикоснуться к вашим губам.
– Вы сумасшедший. Сюда могут войти. Не забывайте, что дом полон прислуги. Идите-ка лучше и снимите ваши сапоги в вестибюле.
– Слушаюсь, сеньора. Но вы дождитесь меня здесь. Я непременно вернусь и тотчас буду у ваших ног. Вы прелестны, сеньора. Я любил вас всегда. Сапоги я должен снять здесь. Не трудно догадаться, что иначе вы уйдете к вашему хрычу, и бедный кирасирский лейтенант его величества короля обеих Сицилии останется в совершенном одиночестве. Таков удел лейтенантов, позволяющих хорошеньким сеньорам водить их за нос. Но у вас, милая, не выйдет. Я ведь лейтенант, получивший производство в генералы.
– Послушайте, Хозе, вы забавны. Я прежде видела вас этаким важным. Мне казалось, вы неприступны. Вы же волокита.
– Но только за хорошенькой юбкой, как ваша, сеньора.
Хмель от винных паров стал уходить из головы де-Рибаса, но им совершенно овладел хмель близости к женщине. Анкуца была заметно взволнована.
– Послушайте, Хозе, – сказала она. – Прошу вас, идите к себе. Я приду к вам. Мы ведь не на военном бивуаке. Вы мне по душе. Бог простит мне супружескую неверность. Боярин Кодэу муж мне в законе, а более нигде.
– Я ухожу и жду вас, сеньора.
Де-Рибас встал и твердым шагом покинул салон боярыни Анкуцы. Он отправился к себе наверх, снял сапоги, мундир и лег в постель, приготовленную Микешкой.
Время тянулось мучительно долго. Де-Рибас встал, открыл окно. Дохнуло сыростью и холодом. Тяга ветра усилилась. Де-Рибас повернулся к двери. В комнату вошла Анкуца. Она была в длинной ночной робе под меховым манто, которое сбросила на пол.
– Закройте окно! Господи, прости меня грешную. Сил моих нет. Комната была в лунном свете. Когда упала роба, высокая, стройная она была подобна античной богине в мраморе. Стройные ноги переходили в красивый абрис бедер, от тонкой девичьей талии линии живота переходили на грудь и высокую шею в локонах пышных волос.
Де-Рибас в партикулярном платье из гардероба боярина Кодэу, с наклеенными усами и бородой сопровождал боярыню Анкуцу с визитом к наместнику Верхней Молдовы по случаю дня ангела его супруги. К тому времени боярыня Анкуца, весьма пригожая молодица, вовсю строила Осипу Михайловичу куры. В боярском доме это заметили все, исключая, разумеется, боярина, который был блажен, потому что не ведал. Гостей у пыркалаба оказалось не Бог весть сколько, но в означенное время прибыл сам господарь княжества – Мурузи в сопровождении свиты, вслед за ним подъехала кавалькада турецких всадников с Абдулах-рейс-эффенди.
Мужчин наместник принимал в селямлике по турецкому обычаю и в честь высоких гостей. Все они разместились вдоль стен зала на толстом ковре, сняв в прихожей обувь и поджав под себя ноги. Пили наливку и обильно закусывали, из чего следовало, что наместник живет не только в тепле, но и в довольстве.
Де-Рибас представленный как знаменитый хаким из далекой страны франков, сел рядом с Филадельфи. Между хакимами завязалась беседа о том, какие искусства врачевания имеют цену у разных народов. Когда Филадельфи вышел за малой нуждой, и у де-Рибаса случилась потребность по тому же делу.
Из разговора с Филадельфи Осип Михайлович понял, что тому есть за что держать обиду на турок. Дальше все вышло само собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122