Персон из окружения бродяжки заточить там же, но в разные равелины до выяснения вины каждого. Буде среди них окажется заводила, вразумивший бродяжку на самозванство, того после примерной экзекуции батожьем сослать в нерчинские рудники до окончания его жизни.
– Позвольте, ваше величество, разыскание по делу самозванки принять мне на себя. Уж я-то, ваше величество, живота своего не пощажу.
– Разыскание пускай ведет петербургский генерал – губернатор Голицын. Он человечнее и в дамском обществе более искусен. От бродяжки мне надобно знать одно – ее происхождение. Дабы получить от нее сие признание, надобно действовать не мучительством, а едино искусством выспрашивать.
Дабы опять же позлатить пилюлю Орлову Екатерина написала со свойственными ей двоедушием и обходительностью вежливые, на поверку, однако, колкие слова: «Нашему адмиралу и командующему средиземноморским флотом графу Алексею Орлову. Действительно никто другой не заинтересовал бы безумую бродяжку, всякий гнушался бы явно или тайно признаться в каких-нибудь сношениях с нею…»
Иным было письмо Грейгу, как только его эскадра бросила якоря у Кронштадта: «Господин контр-адмирал! Поздравляю вас, Самуил Карлович, с прибытием в наши порты, о чем я сегодня узнала к моей большой радости. По вопросу об известной женщине и ея свиты я отправила приказ в Петербург фельдмаршалу князю Голицыну и он из ваших рук возьмет спутников. Прошу быть уверенным, что значительные ваши заслуги я помню и не замедлю вам дать свидетельство своего расположения.»
Герцогине Валдомирской был назначен иной удел. Ее и служанку Франциску заточили в сырой, почти погруженный в воду каменный мешок. После из сострадания князь Голицын перевел их в достаточно сухую и теплую камеру под домом коменданта Петропавловской крепости, где она и была до окончания следствия, которое велось в продолжительных беседах и очных ставках. Составляла герцогиня и письменные показания, подписывая их именем Елизаветы – дочери покойной императрицы, что вызвало неукротимый гнев Екатерины, полагавшей самозванство бродяжки известным всему свету. Из окружения герцогини в неволе наиболее верным ей был пинской канцелярий граф Доманский, заявивший князю Голицыну, что сердце его рвется к ней, ибо она прекрасна духовно и телесно, что была бы отдана она ему в жены, то взял бы он ее даже в одной рубашке.
Заточение Валдомирской в монастырь. Бегство
В понедельник князь Голицын был во дворце с утренним докладом. Государыня встала рано, просматривала депеши от агенций Российского двора за границей, входящие бумаги от зарубежных правительств и принимала по ним решения.
После просмотра бумаг князь Голицын был принят первым, за важностью его доклада.
– Что наша бродяжка?
– Одну и ту же сказку твердит, ваше величество: она-де дочь государыни Елизаветы Петровны. Упорствует в самозванстве.
– Что обо мне?
– Ваше величество… Увольте, государыня, язык не поворачивается сие сказать. Одно произнесение подобных слов дыбы и плахи достойно.
– Что сказывает о замыслах Алешки Орлова? Не примерялся ли он к короне? Не чаял ли стать Алексеем II с той разницей, что первый был Тишайшим, а второй стал бы Предерзостным? Их Орловская порода весьма горластая. Или, быть может, полагал достаточным удовлетвориться былым положением при мне братца его Григория? Но Алешка не таков, наглости у него поболее станет. Одно ясно мне, князь, не ради удовольствия и похоти кобелиной он затащил ее на борт «Исидора», хоть должно быть и это к делу пришлось. Писал ты мне в рапортиции, Александр Михайлович, что бродяжка весьма немощна. Каково было ей управляться с таким, прости Господи, боровом? В нем, небось, одного весу не менее десяти пудов будет. Он-то ведь, когда чует женщину становится сущим зверем. Несмотря на мои отношения с братцем его Григорием, он меня пытался в постель увлечь. Но, слава Богу, сия участь меня миновала. Укажи, Александр Михайлович, чтобы ни в Петербург, ни в Москву он не смел казать глаза его бесстыжие, неблагодарный. В отставку его немедля. Ни к армии, ни к флоту, ни к государственным занятиям Алешку более не допускать. Пускай в деревне безвыездно мается. Благо бабья в деревнях достаточно. Утешится кобель. Должно также учредить над ним строжайшее наблюдение от полиций. Ежели он, Алешка Орлов осмелится на колобродства, немедля о том сообщать мне для принятия мер к пресечению их и к примерному наказанию не только заводилы, но и соумышленников его, не глядя на лица.
– Что бродяжка сказывает о польских смутьянах?
– Путанно свидетельствует. Ежели Орлова она порицает и обвиняет в измене и гнусном коварстве, то польских смутьянов почитает верными приспешниками в ею задуманной крамоле. По всему видно, ваше величество, что не жилица она. Петербург ей климатически не показан, а сырые казематы Петропавловской крепости – и того более.
– Гляжу я на тебя, князь, и думаю: Уж больно жалослив ты. Не взять ли тебе бродяжку в дом свой? Авось скорее после жеребца, каков Алешка Орлов, оклемается.
– Помилуйте, ваше величество, все помыслы и дела мои обращены к служению престолу.
– Самозванку отдать в монастырь. Пусть искупает крамолу свою не только страданиями, но и покаянием перед Господом. Заточение бродяжки в монастырь и государству, и Богу угодно. Государство этим избавится от возможной смуты с насилиями и человекоубийством, а Господь примет милосердие наше к бродяжке как дело ему угодное. Прикажи, князь, отправить бродяжку в Ново-Спасский монастырь. Игуменья там известна смирением и богословской ученостью, а также знанием французского языка, ибо бродяжка по-русски не говорит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122