Уже несколько месяцев она
обследовала мир неконтролируемых умов. В ее сознании никогда не ослабевала
память об их ужасах. Однако реальность была хуже воспоминаний. Неумолимо,
почти со взрослой настойчивостью она удерживала себя в этой буре разумов,
изо всех сил стараясь по очереди изолировать индивидуальность каждого.
Откуда-то внезапно выплыла фраза:
"О, господи, надеюсь, они не обнаружат, что их обманывают. Сегодня -
на овощах!". Это, должно быть, жена помощника повара, несчастная
богобоязненная женщина, которая жила в постоянном смертельном страхе перед
днем, когда будет разоблачено вероломство ее мужа.
Кетлин на миг прониклась жалостью к этой испытывающей ужасные муки
совести маленькой женщине, лежащей без сна в темноте рядом со своим мужем.
Но не слишком сильной жалостью, так как эта маленькая женщина однажды,
повинуясь абсолютно злобному импульсу, остановилась, когда Кетлин
проходила мимо нее по коридору, и безо всякого предварительного раздумья,
что могло бы предупредить девушку, с силой ударила ее по лицу.
Разум Кетлин спешил, движимый все более растущим чувством
безотлагательности.
Разные картины мелькали в ее голове, настоящий калейдоскоп, причем,
некоторые из них были настолько ярки, что почти полностью перекрывали все
другие. Здесь был целый мир дворца с его интригами, с его бесчисленными
личными трагедиями, с его жестоким честолюбием. Здесь были самые
сокровенные мечты ворочающихся во сне людей. И здесь присутствовали также
и мысли людей, всю ночь занимающихся составлением хитроумных планов.
И вдруг к ней ворвался обрывок грубого желания, жестокой решимости
убить ее! В тот же момент он пропал, как неуловимая бабочка, но сам он не
напоминал бабочку. Беспощадность этой мысли была подобна шторе, доводящей
ее до отчаяния. Потому что этот второй проблеск угрожающей ей мысли был
таким мощным, что источник ее мог находиться где-то рядом, только где-то в
непосредственной близости от нее.
Ее начало лихорадить, и тут она уловила эту мысль в третий раз.
Сейчас она смогла определить и ее источник. Теперь девушка поняла, почему
этот мозг так долго избегал ее. Его мысли были тщательно рассеяны,
умышленно рассредоточены на тысячи различных дел, которые казались просто
обертонами в неразборчивом шуме, создаваемом множеством находившихся
вокруг разумов.
Он, должно быть, имел практику. Но даже если это было так, то это был
не Джон Петти и не Кир Грей, каждый из которых придерживался бы жесткого
хода мыслей, подчиненного законам логики, которые ни за что бы не
позволили хоть одной искринке задуманного проскользнуть из своего разума.
Ее возможный противник, несмотря на весь свой ум, выдал себя. И как только
он войдет в комнату, она...
Мысль оборвалась. Ее разум был потрясен обрушившейся на нее истиной.
Человек был уже в ее спальне и в этот самый момент подползал на коленях к
ее кровати.
Кетлин показалось, что время остановилось. Этому чувству
способствовали и темнота, и то, как вся она, даже ее руки, были укрыты
одеялами. Она знала, что от малейшего движения зашелестят плотные
накрахмаленные простыни. Он набросится на нее, прежде чем она успеет
двинуться, прижмет ее под одеялами, и она всецело окажется в его руках.
Она не могла ни шевельнуться, ни что-либо разглядеть в темноте
спальни. Она могла только чувствовать, как нарастает возбуждение в
пульсирующем мозгу убийцы. Его мысли стали более быстрыми, и он перестал
рассеивать их. Пламя его убийственной страсти обожгло ее разум, оно было
настолько мощным и неистовым, что ей пришлось отключить часть своего
сознания от этого воспаленного разума, потому что она внезапно
почувствовала настоящую физическую боль.
И в этом полном откровении его мыслей Кетлин прочла всю предысторию
этого покушения. Этот человек был часовым, пост которого был снаружи, за
дверью. Но это не был обычный часовой. Странно, что она не заметила
подмены. Наверное, ее сделали, когда она спала. Либо тогда, когда она была
полностью погружена в свои собственные мысли.
Она уловила его план действий, когда он поднялся с покрытого ковром
пола и склонился над кроватью. Впервые ее глаза уловили неясный блеск ножа
в его руке, которую он отвел для замаха.
Оставалось единственное. Единственное, что она могла сделать! Она
быстро и решительно поднялась и швырнула одеяла на голову и плечи
ошеломленного убийцы. Затем она спрыгнула с кровати - и стала еще одной
тенью среди теней комнаты.
Позади нее раздался приглушенный одеялами крик. В этом низком вопле
был испуг и страх перед тем, что может случиться.
Она уловила его мысли, услыхала шум его движения, когда он одним
прыжком перепрыгнул кровать и начал молотить руками, стараясь обыскать
самые дальние уголки комнаты. В этот момент ей показалось, что ей не
следовало бы вскакивать с кровати. Если все равно завтра наступит смерть,
то к чему эта отсрочка? Но она знала, что ответом была охватившая ее
всецело воля к жизни; и в ее разуме вновь шевельнулась мысль, уже во
второй раз, что этот полуночный посетитель был доказательством того, что
кто-то, кто желал ее смерти, боялся, что казни не будет.
Она постаралась перевести дыхание. Ее собственное возбуждение
смешалось с презрением, которое она испытывала, глядя на неуклюжие
старания убийцы.
- Дурак ты, - сказала она своим детским голосом, полным презрения, но
абсолютно недетским своей разящей логикой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66