23]. Главная
характеристика общего контекста значимости термина, соответственно, такова:
в нем не действует никакая конвенция А, т.е. никакое дескриптивное целое не
признается в качестве определения референта термина, но максимум - в
качестве репрезентанта некоего релевантного пониманию термина представления
или стереотипа или, иначе, используя терминологию Стросона, никакой факт не
считается в этом контексте индивидуирующим фактом в отношении возможных
объектов референции, приписываемой данному термину (при этом конвенция,
характеризующая общий контекст определения значения термина, может и даже
должна - поскольку относительно термина выполнено условие 1) - предписывать
считать его в принципе референциально значимым, т.е. признавать за ним
характеристику указания на индивиды; только условия их идентификации,
согласно этой конвенции, не определены или неизвестны). Специалиста
отличает способность при определенных условиях непосредственно указать на
объект, тождественный референту термина и удовлетворяющий определяющим его
дескрипциям или, если такое указание невозможно, сформулировать для него
общие условия, при которых оно могло бы быть осуществимо.
Возвращаясь к примеру с дескрипцией "убийца Смита", можно заметить, что,
если некий Х разделяет конвенцию А, т.е. является специалистом, знающим
референт этого термина, совершенно не обязательно, чтобы он был также
специалистом в отношении значения термина "Смит"; для знания референта
дескрипции "убийца Смита", видимо, вполне достаточно иметь какие-то -
согласованные с другими разделяющими конвенцию А членами общества -
представления о Смите, какие-то факты относительно него, но не обязательно,
чтобы какие-то из этих фактов были индивидуирующими. Или, иначе говоря,
необходимо, чтобы какие-то дескрипции относительно предполагаемого
референта термина "Смит" признавались истинными, но не необходимо, чтобы
какие-то из них признавались относительно него определяющими (хотя,
разумеется, условие 1) для термина "Смит" должно выполняться).
Но почему бы не предположить, что в отношении термина Пегас существует своя
конвенция А, определяющая индивида, удовлетворяющего дескрипции "крылатый
конь, пойманный Беллерофонтом", как референт этого термина и в рамках
которой сформулированы условия демонстративной идентификации такого
индивида? По-видимому, что-то еще должно характеризовать конвенцию А, что
исключало бы такие возможности. Условие наличия специального контекста
значимости у термина может быть обогащено следующим образом:
индивидуирующий факт относительно референта термина должен включать в себя
указание, по крайней мере, на одну образцовую ситуацию, когда объект,
тождественный референту термина, был демонстративно идентифицирован, причем
имя субъекта идентификации, фигурирующего в таком указании, также должно
быть для соответствующих специалистов референциально значимым. Однако, если
знание референта в конечном счете предполагает возможность прямого указания
на объект, тождественный референту термина, то относительно всех, например,
абстрактных математических понятий мы в таком случае должны согласиться,
что они не могут употребляться в качестве имен и быть при этом
референциально значимыми, поскольку прямо указать мы можем только на
конкретные материальные объекты - значки или сочетания звуков, которыми
обозначаются числа и другие математические объекты. Между этими объектами и
математическими объектами, указание на которые мы хотим приписать
соответствующим символам языка, - репрезентативное отношение как будто
такого же типа, что и между конкретным изображением Пегаса и самим Пегасом:
так же как нигде нет "самого Пегаса", а указать мы можем только на его
изображения, так же и на "сами числа" мы не можем указать, а всякий раз
указываем только на их репрезентации (тем более, что изображения в принципе
можно подвести под категорию иконических символов). Между тем, несмотря на
видимое сходство репрезентативных отношений, в случае отношения "Пегас -
изображение Пегаса" и отношения "число - знак числа" между этими случаями
имеется и принципиальное различие: в то время как со знаками чисел мы можем
делать именно то, что предполагается делать с числами, т.е. приписывать им
именно те операциональные характеристики, какие можем приписывать самим
числам (это прежде всего способность участвовать в математических
операциях, приводить к математически релевантным результатам), с
изображениями Пегаса мы можем делать только то, что со всякими
изображениями, а не то, что, предполагается, можно делать с самим Пегасом
(например мы не можем приписать изображению Пегаса операциональную
характеристику "быть оседланным" или "летать под седоком" и т.д.) - в этом
смысле знаки чисел, можно сказать, "операционально эквивалентны" самим
числам, и таковы же другие знаки других абстрактных объектов, относительно
которых в языке выполняется условие 1).
Но как идея определения референта термина посредством установления его
связей с определенными дескрипциями может противостоять упомянутым уже
трудностям, вытекающим из не-взаимозаменимости с сохранением истинностного
значения терминов, которым приписывается кореференциальность, в
интенсиональных контекстах? Так, если референт термина "Фалес" определяется
дескрипцией "философ, считавший, что все есть вода", то отсюда, при
применении принципа взаимозаменимости salva veritate кореференциальных
терминов к высказыванию "Фалес не считал, что все есть вода", должно
следовать противоречие - "Философ, считавший, что все есть вода, не считал,
что все есть вода" (из ложного высказывания получаем ни истинное, ни
ложное).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84