"Теперь" - это тогда, когда
произошло событие схватывания, и состоит это событие в том, что все, ранее
воспринимавшееся, переживавшееся, делавшееся вдруг предстает в
гармоническом единстве, чудесным образом совпав друг с другом и образовав
единый объект. Это единство вызывает эффект ясности. Оно контрастирует с
размытостью и бессвязностью длящегося и незавершенного. Само событие
схватывания целого поэтому понимается как успех, состоявшийся благодаря
тому, что все встало на свои места и, следовательно, приобрело смысл.
Событие, наделяющее смыслом длившиеся ранее восприятия (переживания),
следует назвать событием знания. Однако то, что представлено в событии
знания имеет особую природу. Явленное в знании единство объекта не может
быть воспринято. Целый объект не принадлежит восприятию, поскольку
восприятие длится, а целостность случается теперь. Следовательно, целый
объект есть связь восприятий, установленная мыслью. Он есть лишь мыслимое
единство, эйдос или структура воспринимаемой вещи. Воспринимаемое не
обнаруживается в событии. Последнее раскрывает только связь, точнее систему
взаимосвязей, идеальный проект, позволяющий в будущем воспроизвести
схваченный объект. Длящееся и моментальное можно описывать в категориях
материи и формы. Они не существуют независимо, но мыслима (познаваема) лишь
форма. Она обнаруживается как организующий принцип для того, что длится или
производится в продолжающемся действии. Именно благодаря ей мы в состоянии
конституировать целое в проходящем переживании. Конституированное целое
нетождественно форме, поскольку подразумевает еще и материю. Материя есть
то, что длится. Материальная вещь, то есть целое, которое не только
мыслится, но и ощущается, нигде не дана и не представлена. Она есть только
горизонт, в котором все, что мыслится и воспринимается, подразумевается
нами как единое. Так, строительство Шартрского собора воспринимается лишь в
качестве ношения кирпичей, замешивания извести, обтесывания камней. Но оно
также и мыслится в рамках единого замысла, продуманной процедуры, в которой
все названные и многие другие действия осмысленны и взаимосвязаны.
Одновременное (даже вневременное - в едином акте схватывания) видение этого
замысла, как проекта строительства, позволяет назвать себя строителем
собора, а не только каменотесом или носильщиком. Но такое "умное видение"
осуществляется лишь на фоне происходящей процессуальности действия (или
восприятия). Следовательно, строительство собора - это не только единый
замысел строительства. Возможность воспринимать происходящее в непрерывном
длении заставляет предполагать в нем бесконечное разнообразие,
превосходящее схваченный замысел. Последний может бесконечно уточняться и
конкретизироваться, охватывая все больший воспринимаемый материал. Поэтому
наряду с схваченной формой мы мыслим несхваченное формально-материальное
единство. Оно не мыслится и не воспринимается. Оно лишь предполагается, как
горизонт всех возможных смыслов и замыслов, то есть как регулятивное
понятие, как необходимый фон всякого возможного знания.
Представление о материальной вещи очень часто фигурирует в рассуждении, как
нечто простое. Материальная (или, как иногда говорят, чувственно
воспринимаемая) вещь есть, вроде бы, нечто такое, что всегда имеется под
рукой, о чем можно особо не задумываться. Такие категории, как материя и
форма предстают мысли как весьма абстрактные понятия, для более или менее
удовлетворительного описания которых следует прежде всего указать на
какой-нибудь стол или дом, чтобы после выяснять - что для этого стола
является материей, а что - формой. Поступая так, мы становимся жертвами
какой-то странной инверсии, пытаясь объяснить непонятное через еще более
непонятное. Вещь, называемая нами материальной, как раз никогда не имеется
под рукой. Под рукой (как в прямом, так и в метафорическом смысле) имеется
именно материя. Сама же вещь вообще нигде не имеется. Она заведомо
превышает пределы всего мыслимого, и когда мы ссылаемся на нечто "вот это"
(этого человека, это дерево или это положение дел), то имеем в виду идею
вещи (в кантовском, а не платоновском смысле). Возможность отнестись как-то
к данному предмету обусловлена двумя обстоятельствами. Во-первых,
схваченностью формы, то есть мыслимого единства. Благодаря схватыванию
формы мы только и в состоянии вычленить нечто из потока, из материальной
бессвязности, постоянно протекающей у нас между пальцами. Во-вторых,
однако, мы мыслим предмет, как непрерывно воспринимавшийся нами, а потому
отдаем себе отчет в том, что схваченная форма отнюдь не полна. Заметим, что
мыслить формальное единство вещи и мыслить ее саму, как
формально-материальное единство (материальную вещь) суть два разных способа
мыслить. Формальное единство устанавливается как конкретное, актуально
схваченное единство взаимосвязей. Оно в самом деле имеется, хотя и не под
рукой, а в мысли. Материальная вещь мыслится лишь как возможность
дальнейшего бесконечного схватывания, то есть как возможность для все более
точного представления формы. То различение способов мышления, которое мы
пытаемся здесь провести, вполне соответствует кантовскому различению между
рассудком и разумом. Формальное единство - это рассудочное единство. Оно
конечно и конструктивно. Рассудок устанавливает форму, как нечто готовое,
более того, дающее возможность продуктивного действия. Разум есть
способность мыслить бесконечные понятия - естественно, не конструктивно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84