Соответственно, когда кто-то хочет
вспомнить, он должен поступить следующим образом: он должен найти начало
движения, чей последующий фрагмент он желает пробудить5.
Таким образом, память работает как линейная автоматическая машина,
обладающая инерцией. Вспоминание должно начаться с начала, и, если таковое
найдено, оно неотвратимо ведет к концу. Стариковская амнезия обязывает к
рабскому следованию порядку темпоральности. Она неразрывно связана с
нарративом.
Текст может лететь вперед именно потому, что какой-то его компонент
забыт. Рабская зависимость от темпоральности делает недоступной такому
склеротическому нарративу "сущность", располагающуюся по ту сторону времени,
а следовательно, и линейной, "аристотелевской" памяти. Забвение сущности
основывается также на забывании имен, которые подменяются местоимениями --
то есть самыми пустыми знаками, не привязанными ни к какой "материи",--
этими летучими значками без "сущности". Отсюда взрыв старческого вдохновения
сопровождается выплеском бесконечных "они". Эти "они" -- свидетельства
забвения сущности: "Старик торопится и гневно морщит брови, а слушатель не
знает кто "они"". Текст легко порождается именно потому, что сущность
забыта, а следовательно, не требует слов для своего выражения.
Существенно, что память вписана в тело как в старческий нарратив. Она
оказывается в своем роде аналогом болезни, также вписываемой в дряхлеющее
тело как безостановочный нарратив. Это особенно хорошо видно в "Смерти Ивана
Ильича" Толстого . Когда Иван Ильич отправляется к врачу, чтобы установить
причину своей немощи, он получает следующее объяснение:
Доктор говорил: то-то и то-то указывает, что у вас внутри то-то и
то-то;
но если это не подтвердится по исследованиям того-то и того-то, то у
вас надо предположить то-то и то-то. Если же предположить то-то, тогда... и
т. д.6
Это "то-то" сродни хармсовскому "они", а "и т. д." Толстого -- знак
бесконечности цепочек, в которые вписывается болезнь. Вернувшись
______________
5 Aristotle. On Memory and Reminiscense, 451b, 28--31 // The
Works of Aristotle. V. 1. Chicago; London: Encyclopaedia Britannica, 1952.
P. 693.
6 Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 14 т. Т. 10. М.: Худлит, 1952. С.
292.

Падение 79
домой, Иван Ильич буквально "переводит" докторское объяснение в
рассказ:
Он приехал домой и стал рассказывать жене. Жена выслушала, но в
середине рассказа его вошла дочь в шляпке: она собиралась с матерью ехать.
Она с усилием присела послушать эту скуку, но долго не выдержала, и мать не
дослушала7.
Обычно этот эпизод интерпретируется как выражение безразличия
окружающих и неспособности умирающего передать свой опыт другим. Но это не
так. Нарратив о болезни с его бесконечной тягучестью "того-то и того-то" --
это повествование о несущественном. До момента экзистенциального откровения
Иван Ильич постоянно погружен в отслеживание "блуждающей почки" и "одной
маленькой штучки в слепой кишке". И только после того, как он сам испытывает
ужас и прикосновение смерти, он осознает лживость этого телесного
рассказа:
Главное мучение Ивана Ильича была ложь, -- та, всеми почему-то
признанная ложь, что он только болен, а не умирает...8
Тягучий рассказ о болезни -- не просто лживый рассказ. Это рассказ,
заслоняющий сущность, А сущность стариковского рассказа -- это
смерть. Склеротический нарратив -- это рассказ, в котором из памяти
вытесняется только одно -- неотвратимость смерти. У Толстого смерть также
является в виде местоимения. Она не может быть названа, но по иной причине,
чем физиологическое "то-то". Главное ее свойство -- это неотвратимое ее
присутствие, которое и объясняет упорство забывания:
Она мелькнула, он еще надеется, что она скроется, но
невольно он прислушался к боку, -- там сидит все то же, все так же ноет, и
он уже не может забыть, и она явственно глядит на него из-за цветов.
<...> Он шел в кабинет, ложился и оставался опять, один с нею. С
глазу на глаз с нею, а делать с нею нечего. Только смотреть на
нее и холодеть9.
Местоимение здесь означает неотступное присутствие. И больше ничего.
Это присутствие не имеет формы -- это просто она. Она не локализована
в пространстве -- она всюду, кругом. И лучшая форма контакта с
ней -- это исключение повествования: лечь на диван, быть с нею
"с глазу на глаз". Эта невозможность повествования: вытекающая из чувства
ужаса и неотступного присутствия, формулируется Толстым: "а делать с
нею нечего", только "смотреть" и "холодеть".
Понятно, что стариковское "то-то" -- это повествовательная подмена
сущностного "она". Вместо лежания и созерцания предлагается безостановочно
скучный, скрипучий, тягучий рассказ. Этот рассказ как бы сконцентрирован в
образе "блуждающей почки":
_______________
7 Там же. С. 293.
8 Там же. С. 306.
9 Там же. С. 303.

80 Глава 3
"Почка, блуждающая почка". Он вспомнил все то, что ему говорили
доктора, как она оторвалась и как блуждает. И он усилием воображения
старался поймать эту почку и остановить, укрепить ее...10
Блуждающая почка, которую невозможно поймать, остановить, "укрепить",
-- это знак вытеснения смерти, которая всегда здесь, которую не нужно ловить
и останавливать, потому что она неотрывно смотрит на тебя. Почка -- это
заместитель смерти, уводящий ее в наррратив забвения.
4
Осознание сущности происходящего наступает у Ивана Ильича как прозрение
и одновременно как разрыв в "склеротическом нарративе".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185