Я со злостью шагнул вперед, и он наградил меня умоляющим взглядом. Он бы очень хотел, чтобы я прикоснулся к нему, и потому я не стал этого делать. – Я платил лучникам Петергласса, чтобы они внимательно следили за неточностью своих выстрелов. Петергласс и не подозревает об их предательстве и все еще хочет убить тебя.
Я не мог поверить в это.
– Но зачем ты защищаешь меня?
– Очевидно, потому что ты делаешь лучшую дурь, мой юный возлюбленный.
Это совсем не то, чем я хотел бы быть! Фелисития и я не считали друг друга жильцами на этом свете – мы были наполовину мертвецами. Я стал его личным дилером. Я хотел бы работать у Доттереля, бегать марафоны и читать книги. Я, дикий мальчуган с гор, хотел Лэйс, денег, свободы и думал, что смогу достичь всего этого посредством смирения. В моей голове собиралась холодная буря – имелся более быстрый путь.
Я поклонился и поблагодарил его. Пора заканчивать с моим лизоблюдством, я принял решение. Я сунул руку в другой карман, в котором находился пакетик, выглядевший точно так же, как и первый. Это зелье я использовал, когда хотел избавиться от кредиторов и тех, кто пытался поживиться за мой счет. Со всеми полагавшимися церемониями я передал его Авер-Фальконе.
– А не приготовишь для меня дурь?
– Этого не было в договоре! – Я не хотел прикасаться к этой дряни чаще, чем того требовала необходимость. – Тебе хватит на неделю, – сладким голосом добавил я.
– На неделю. Одну неделю! Во мне сейчас столько, что хватит на месяц.

Мне очень нравилась аптека, и каждое утро, открывая ставни, я неизменно глядел на золотисто-зеленые буквы над окнами – «Доттерель Томас». Я надеялся, что однажды там будет начертано мое имя, и эта моя почти несбыточная мечта благополучно уживалась с желанием присоединиться к Замковому Кругу, исполнение которого было и вовсе из области сказок. Возможно, я бы сохранил на вывеске и имя моего хозяина, выглядело бы неплохо: «Доттерель и Шира».
Множество стеклянных бутылочек, стоявших на узких полках, которые занимали все стены, были наполнены разноцветными жидкостями. В каждой из них заключался свой оттенок солнечного света. Стоял медицинский запах спирта и пыльной бумаги. Несколько ярлыков на связках растений, которые сохли, свисая с потолка, были написаны моей рукой. Впервые я почувствовал причастность ко всему этому.
Одновременно с любовью к моему своеобразному убежищу я испытывал страх перед совершенно новыми для меня понятиями, такими как полномочия и обязанности. Я уважал моего хозяина. Я считал его гением и – поскольку он мог говорить на скри – спасителем. Условия и правила моей работы подмастерьем, которая будет завершена через год, были вырезаны в черном дереве и помещены под стекло в галерее моего сознания. И пока Фелисития, лежа на боку, чтобы удобнее было дотягиваться до стола, вспрыскивал в вену ужасное количество яда, который он только что сам у меня купил, я мысленно пробегал по строчкам этих правил. Фелисития криво взглянул на меня; он не понимал, что слова, написанные на бумаге, были священными.
Дословно мое соглашение с Доттерелем гласило, что я буду постигать мистическое искусство своего мастера в течение семи лет. Ничего не покупать, не продавать без разрешения вышеупомянутого хозяина. Таверны, гостиницы и пивные для меня закрыты. Я не должен играть в карты, рулетку и другие запрещенные губернатором игры; мне нельзя отлучаться с места службы ни днем, ни ночью, зато мне полагалось полностью подчиняться вышеуказанному хозяину и выполнять все его указания.
Прошло уже шесть лет двойной жизни, лорд Авер-Фальконе. Думаю, мне не нужно объяснять вам всю напряженность ситуации, в которой я находился. Я нарушил все и каждое из правил моего договора, хотя он был закреплен на бумаге. Если бы у Доттереля возникло хотя бы крохотное подозрение касательно того, чем я сейчас занимаюсь, то я тут же снова стал бы бездомным, и все – риданнец не протянул бы и недели, оказавшись на улице.
– Надеюсь, это хорошая штука, – промурлыкал Фелисития, и в его голосе звучали сладкие нотки предвкушения. Я почувствовал себя неловко и немного наклонил голову, что он принял за знак уважения. – В последний раз меня сбросило в Перевоплощение на полтора дня, – хихикнул он.
Фелисития проткнул все еще горячей от огня свечи иглой нанесенную на кожу татуировку в виде Колеса. Я вздрогнул и отвернулся.
Он понял, что что-то не так, и начал ругаться. Боль превратила его ругательства в крики. Его вмиг скрутило и парализовало, на шее вздулись вены, ослепшие глаза вылезли из орбит.
Это эффект сколопендиума, смешанного со стрихнином. Я в ужасе наблюдал за мучениями Фелиситии. Конечно, я мог сделать его смерть более быстрой, однако я специально подобрал дозу, чтобы замедлить действие яда и в это время успеть скрыться. Но теперь я застыл, глядя на его корчи и слушая последние хрипы его агонии. В конце концов он сполз с дивана. Я уставился на пустой диван и ждал, когда же его накрашенные ногти перестанут скрести по полу. Взглянув на Фелиситию, я тут же с омерзением отвернулся – его лицо стало черным.
– Фелисития? – промурлыкал я. – Любовь моя?
Если бы он мог восстать из мертвых, чтобы услышать это, он бы так и сделал. Ну что ж, значит, теперь я нахожусь в безопасности, хотя риданнские суеверия твердили мне: его труп оживет и схватит меня за локоть.
Я долго пытался опустить ему веки. В конце концов мне это удалось, но я испачкал в туши пальцы. Правда, как оказалось, закрыть глаза мертвого парня – это легко. Куда сложнее закрыть ему рот. Я снял с него украшения. Все вещи со стола я бросил в огонь, и мне стало немного лучше, поскольку тот разгорелся и стало теплее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128