Его женщины нового рода, и он понимает их хорошо.
Перед государственной оперой – массивным зданием в пышном немецком стиле девятнадцатого века – большие плакаты сообщают о постановке под названием «Ведонтакал Вроп». Посредине бульвара дребезжит ярко-розовый трамвай с вагончиком, оба ветхие, пережившие не одну войну и революцию. Таксист прибавляет скорость, чтобы проскочить наперерез. Трамвай набит битком, некоторые пассажиры стоят на деревянных подножках, цепляясь за узорчатые чугунные поручни. На трамвае написано «ВИПНУ». Полногрудая вагоновожатая в белой форменной блузке яростно звонит в трамвайный звонок. Шины скользят на брусчатке, такси заносит.
– Ну, мы не испытываем недостачи в эксперте, – говорит Плитплов, выпуская густые клубы дыма. – Давайте спросим у доктора Петворта про его мнение.
– Статуя нашего великого революционного поэта 1848 года Хровдата, – говорит Любиёва. – Здесь вы наблюдаете его на коне, с которого он упал, когда декламировал свою великую поэму в бою. Дальше, вы не очень хорошо сейчас видите, университет, где учит доктор Плитплов.
– Ну, доктор Петворт, вы не говорите, – настаивает Плитплов. – Желаете быть дипломатом? Однако дайте нам, пожалуйста, вашу критическую оценку. Считаете ли вы, что Хемингуэй действительно хочет быть женщиной?
– Теперь наш монумент солидарности с советским народом, – продолжает Любиёва. Посреди бульвара высится многофигурная композиция, в которой смешались конструктивизм, абстракционизм, соцреализм и былинное величие: большой каменный солдат с поднятой винтовкой в окружении безмерно благодарных каменных женщин.
– Ну, – говорит Петворт. – Он, без сомнения, стремится подчеркнуть мужскую роль – отсюда коррида и охота на крупную дичь.
– Мы не забыли их помощь, – говорит Любиёва.
– С другой стороны, он обладает чутьем большого писателя, – продолжает Петворт, – и в его произведениях присутствует нечто андрогинное.
– Да, андрогинное, а что это? – спрашивает Плитплов.
– А, вы не знаете это слово? – восклицает Любиёва. – Ну, оно довольно редкое и значит, когда мужчина хочет быть женщиной.
– Именно это оно и значит? – спрашивает Плитплов.
– Вообще-то оно означает одновременное присутствие мужских и женских черт, – говорит Петворт, – свойственное многим писателям.
– Так вы согласны с этой особой? – резко поворачивается Плитплов.
– Я понимаю обе точки зрения, – отвечает Петворт.
– Ясно, мой друг, – говорит Плитплов. – Не думаю, что это очень увесистое критическое суждение. В Кембридже мы имели куда более хорошие литературные беседы. Вы не старались высказываться так обтекаемо.
– Здесь почти самый центрум, – поясняет Любиёва. – Правда вам очень нравятся наши деревья?
Однако Плитплов уже подался вперед и что-то говорит водителю. Шины скрежещут по брусчатке, такси резко тормозит, трамвай с табличкой «ВИПНУ» дребезжит мимо, вагоновожатая в белой блузке отчаянно машет руками и звонит в звонок. Плитплов сидит, стиснув руками виски, лицо его перекошено. Он поворачивается к Петворту.
– Простите меня, друг мой, у меня внезапно заболелась голова. Может быть, громкая музыка, которая вам нравится, не подходит для меня. Думаю, я извиню себя и вас покину.
– Да? – отвечает Петворт. – Очень жаль.
– За вами прекрасно позаботится эта дама, с которой вы так любите соглашаться, – говорит Плитплов. – Она вас не заблудит. Однако для меня сейчас нужен отдых. Кроме того, моя жена – очень нервическая особа, она переживает, когда меня нет пять часов, пока я мчался в аэропорт исполнить долг для моего доброго старого друга.
– Но как же вы доберетесь домой? – спрашивает Петворт.
– Думаю, доберется, – отвечает Любиёва, притиснутая к дверце такси.
– Моя квартира в одном квартале отсюда, – говорит Плитплов. – Удачное совпадение.
– Да, я бы отдохнул, – замечает Петворт.
– Пожалуйста, мой добрый друг, не беспокойтесь, – говорит Плитплов, протягивая руку. – Моя боль ужасна, но вас не касается. Вы – очень значительный гость, перед вами стоят ответственные задачи.
– Может быть, вам стоит доехать с нами до аптеки, – предлагает Любиёва. – Там вам дадут микстуру.
– Лекарства бесполезны, – говорит Плитплов. – Кроме того, я силен и скоро поправлюсь. Поэтому оставляю вас. Мадам Любиёва, заботьтесь хорошо о моем друге. Он замечательный человек, и его лекции порой весьма неплохи. Хоть я и не согласен с его неверной оценкой Хемингуэя. Что ж, доктор Петворт, до свидания.
Плитплов открывает дверцу такси и выходит.
– Мы еще увидимся? – спрашивает Петворт, высунувшись из машины. – Надеюсь, я не…
– Как говорят здесь у нас, завтра скажет нам то, что оно скажет, – отвечает Плитплов. – Однако со временем наши пути, возможно, пересекутся. Судьба, она такова. Возможно, я приду на какую-нибудь из ваших бесед, если не буду очень занят. А возможно, даже вы придете послушать мою знаменитую лекцию: про хемингуэевского героя и его волосатую грудь. А теперь, пожалуйста, уберите голову, я закрою дверцу. О, еще одно…
– Да? – спрашивает Петворт.
– Когда будете телефонировать вашей жене, очаровательной Лотти, – говорит Плитплов, – передайте ей мой страстный привет. Скажите, что видели меня и что всё хорошо. Не стоит упоминать про головную боль.
Плитплов захлопывает дверцу, такси резко трогается, Петворт смотрит через стекло на Плитплова, который в качестве прощального жеста приложил к носу палец. Такси, скрежеща шинами, вливается в поток машин и едва не сталкивается с проносящимся коричневым «фордом-кортиной». Когда Петворт оборачивается, чтобы взглянуть в заднее стекло, тротуар уже пуст:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117