«Надо увезти... Надо увезти...»
Она была уже довольно далеко от писательского дома, когда ее догнала Лили. Лили запыхалась и с трудом переводила дыхание, У Зины радостно встрепенулось сердце:
«Жив!»
— Ой, устала... Я вспомнила. Он был вместе с Беко... На пляже...
Зина чуть не села на дорогу, заставила себя улыбнуться и пробормотала:
— Спасибо... Большое вам спасибо...
У райкома она села на скамейку и зарыдала. От слез полегчало, она словно пробудилась после кошмарного сна.
— Надо уезжать отсюда! — громко проговорила она.
— Что вы сказали? — спросил чей-то голос.
Зина подняла голову, перед ней стоял Спиноза.
— Я уеду отсюда,— невольно повторила она, потому что все еще была там, наедине со своими мыслями.
Опомнившись, она резко спросила:
— Что вам надо?
Спиноза упал на колени, сложил на груди руки и взвыл:
— Казните или милуйте!
Зина вскочила:
— Что с вами?
Растерянно огляделась по сторонам:
— Господи!
Спиноза твердил свое:
— Казните или милуйте! Казните или милуйте!
— Убирайтесь! — крикнула Зина и побежала. Она слышала, как Спиноза кричал что-то ей вслед, но не понимала что.
«Только этого мне недоставало,— думала она,— только этого недоставало!»
Она бежала, и слезы текли по ее щекам. Это были слезы радости, потому что Дато был жив. Поступок Спинозы не удивил ее и не обидел. Она давно считала его ненормальным и не стала бы ему грубить, если бы он не хлопнулся перед ней на колени. «Только этого недоставало» — относилось к тому, что кто-то мог увидеть, как Спиноза на коленях объяснялся ей в любви. Опять пойдут сплетни, хотя и так, наверно, о ней в этом городе известно все!
Зина развеселилась: женихов у меня хоть отбавляй, не так уж плохи мои дела, пусть Теймураз не воображает, что я без него пропаду! Духу однажды прислал ей цветы через официанта, и писатель в долгу не остался: когда у них в гостях был, сказал, как бы между прочим, угощаясь вареньем: я потому остался одиноким, что в свое время не встретил такую милую и образованную женщину, как вы. За это и ненавидят меня местные барышни- кривляки, что у меня женихов, как у Пенелопы. Зина сосчитала про себя: Духу — раз, известный писатель — это вам два, сумасшедший Спиноза — три, четыре... четыре... Да учитель грузинского языка, который, как увидит меня, заливается краской. Пятый... Зина заколебалась, ей даже в уме не хотелось произносить имя пятого.
Придя домой, она вынесла из кладовки чемодан и начала складывать в него вещи — свои и Датуны, как часто делала это в мечтах. Она так увлеклась этим занятием, что принялась напевать.
В комнату вошел Нико.
— Слышала новость? — лицо у него сияло.
— Да, его Беко забрал.
— Это верно?
— Их вместе видели.
— Слава тебе, господи! Значит, вот-вот появятся.
— Да, вот-вот появятся.
— Зачем тебе этот чемодан?
— Мы с Датуной уезжаем.
— Куда?
— В Тбилиси.
Потом они сидели в полутемной комнате, и Зина говорила:
— Разве мы с Теймуразом муж и жена? Разве не постыдно мое положение? Пора нам всем исправить эту ошибку. Хотя исправлять ее должна я одна. Я больше так не могу. До сих пор я ждала, честно говоря, сама не хотела уходить, все цеплялась за это детское чувство. Нет, оно принесло мне не одно только горе, когда-то я была счастливой, правда, одно мгновение. Знаете, как трудно жить воспоминаниями? Кроме того, я — мать, и я чувствую, что меня ждет новая беда. Вот вы любите Датуну, балуете его. Конечно, никто вас за это не может упрекнуть, так и должно быть, но своим поведением вы отдаляете от меня сына, хотя я уверена, вы это делаете бессознательно. И тем не менее это так. Настанет день, когда я останусь совсем одна. Совсем, совсем, совсем одна, поэтому мне лучше уйти, вовремя убраться отсюда. Мое решение твердо и разумно. Мой уход никому не причинит боли, кроме... Знаю, что тяжелее всех будет вам. Но что делать? Не могу же оставить вам Датуну! Скажу больше, я не люблю Теймураза, а раз не люблю, ради чего я должна страдать сама и мучить его?
Она замолчала и вдруг вспомнила те слова, что кричал ей вслед Спиноза. Теперь она слышала их очень ясно: «Я убью Беко,— кричал он,— отомщу за твои слезы!» Зина улыбнулась.
Нико удивленно смотрел на нее: по правилам, монолог Зины кончался не здесь. Так же, как и Зина, он давно знал его наизусть, хотя ни один из них до сих пор не произносил этих слов вслух. Но в мыслях, когда он представлял себе этот день, невестка говорила именно так.
Зина нахмурилась и продолжала:
— Очень часто мы сами связываем себя по рукам и ногам и живем только напоказ. Как поживаете? Хорошо, очень хорошо! А на самом деле — задыхаемся! Я смотрю в зеркало и вижу совсем другую женщину, словно загримированная актриса. Эта минутная иллюзия порой оказывается сильнее правды, но в конце концов — это иллюзия,
и ничего больше! А я хочу, пока жива, еще хотя бы раз увидеть свое настоящее лицо.
Нико молчал и стоял как вкопанный. Он и тогда не проронил ни слова, когда Духу привез ребенка, и когда они уже собрались уезжать и Датуна подошел прощаться. Он вызвал по телефону такси, проводил их до машины и, пока машина не тронулась, прижимал к груди детскую ручонку.
— Зачем мне это ружье, зачем я его взял, для чего? Ну-ка вспомним! Ну-ка хорошенько подумаем... Нет, не помню! — говорил Спиноза, вышагивая посреди улицы.
Затылок у него горел, он то и дело проводил по нему рукой, как будто его ударили чем-то тяжелым. «Что я такого сделал? — думал он.— Чем не угодил?»
— Ничего не сделал,— пропел он, прислушиваясь к своему голосу. Удивился: голос раздавался издалека, как будто пел кто-то другой, невидимый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41