— спросил тот.
Беко кивнул.
Железнодорожник выложил пачку на стол. Беко взял сигарету, расправил ее, языком провел по лопнувшей бумаге, сунул в рот и закурил.
Было такое чувство, что всю жизнь он голодал и сейчас впервые насытился. Ему не хотелось отсюда уходить. Голос железнодорожника доносился, как сквозь стену тумана, и каждое слово имело вкус хлеба. Если бы в школе разрешали есть хлеб во время урока, Беко многому бы научился...
— Хлеб — как сердце...— говорил железнодорожник,— поделись... Всех накорми...
Потом он услышал его голос очень явственно:
— Ты, никак, спишь?
Беко встал, протирая глаза, и улыбнулся:
— Да.
— Иди, сейчас твой поезд подойдет.
— Спасибо,— Беко кашлянул, прочищая горло,
— Ну, беги!
И Беко побежал.
В ожидании поезда по перрону прогуливалось несколько человек. Беко приглядывался к ним, надеясь встретить знакомое лицо. Но из их городка никого не оказалось.
В это время из здания вокзала выскочил директор музыкального училища. Увидев, что поезда еще нет, он успокоился и остановился, обтирая лицо платком.
Беко обрадовался и поспешил было к нему, как директор вдруг предостерегающе окликнул его издалека:
— Сисордия, остановись!
Беко встал, взирая на него в недоумении.
— Ты здесь, Сисордия? — Директор переложил в другую руку тяжелую партитуру,
— Здесь...
— А ты знаешь, что Дато нашли? — заорал директор.
— Нашли?! — почти так же громко закричал Беко.
Они так кричали, словно стояли на разных берегах
широкой реки.
— Не двигайся, Сисордия! — Директор пошел к нему, но близко подходить не стал — остановился поодаль,
— Где его нашли? — спросил Беко,
— Да-да, нашли.
— Где?
— Чего ты орешь? — рассердился директор, достал платок и снова стал вытирать лицо: — Ты что, не знаешь, где он был?
— Не знаю.
— Так вот, если не знаешь: его здесь нашли, в Сухуми!
Беко хлопнул в ладоши:
— Ух!
— Теперь ищут тебя,— директор подошел еще ближе.
— Меня? Зачем?
— Сисордия,— спокойно заговорил директор Лучше тебе самому пойти...
— Куда?
— И во всем сознаться.
— В чем сознаться?
— Так будет лучше.
Директор озирался по сторонам, словно кого-то искал.
— Да, так будет лучше,— повторил он,— поверь мне.
— Но в чем я должен сознаваться? — растерянно улыбнулся Беко.
— Пока тебя не пристукнул какой-нибудь сумасшедший, пойди и сознайся. Как будто не знаешь, в чем надо сознаться! — рассердился директор.
— Честное слово, не знаю.
— Сисордия! — Директор укоризненно покачал головой.— Ты же был моим учеником. Верно я говорю? Был?
— Был...
Его сковало, расслабило предчувствие опасности, что- то грозило ему, но что?
— Тебя ищет милиция. Зина собрала вещи и уехала с сыном в Тбилиси. Испугалась, наверно.
— Почему меня ищут? — Беко невольно оглянулся назад, словно пугаясь подкравшейся собаки.
— Почему, почему, почему! — передразнил дирек тор.— Ты лучше меня знаешь, почему. Вот она, рядом, милиция. Ступай лучше по-хорошему.
— Нет,— прошептал Беко, но ответ его не относился к директору. Его ужаснула представшая воображению картина. Овчарки с высунутыми языками тянут на поводках едва поспевающих за ними милиционеров. А те — словно на водных лыжах скользят за катером.
— Нет? Так, значит, нет? — спросил директор, подходя так близко, что Беко сделал шаг назад.— Подержи-ка!
Не успел Беко взять ноты, как директор обеими руками вцепился ему в рукав и завопил:
— Попался!
Беко вырвался и побежал вместе с партитурой. Следом раздался истошный вопль директора:
— Вернись, Сисордия! Стой! Ловите его! Держите!
Он бежал долго, пока не запыхался. Ноты он крепко
прижимал к груди, хотел выбросить, но почему-то не решился.
Он очутился на узкой полутемной улочке, похожей на деревенскую. По обе стороны тянулись побеленные известкой одноэтажные домишки, над деревянными заборами торчали колодезные журавли.
Беко остановился и спиной прислонился к забору. Откуда директор училища мог узнать так подробно о нем, Зине и Дато? Откуда ему известно, что Беко ищет милиция? Он ведь весь вечер просидел в театре.
Он представил затихший, затаивший дыхание зрительный зал и себя самого, бегущего в свете прожектора с ребенком под мышкой. За ним по пятам следуют милиционеры с собаками, а позади всех трусит Спиноза с двустволкой.
И хотя эта картина была исключительно плодом его фантазии, он все-таки рассердился и расстроился. Неужели они могли поверить, что я похитил ребенка? Вдруг он вспомнил слова директора: Зина собрала вещи и уехала в Тбилиси. Только теперь до него дошел смысл этих слов, и как камень с души свалился. Этот камень давно лежал на сердце и не давал ему вздохнуть. Значит, Зина уехала, освободилась, улетела! Значит, его больше не душит сознание того, что Зина ради кого-то или ради чего- то терпит такое унижение.
Значит, Зина уехала, уехала только потому, что он, Беко... Да, он дал ей почувствовать своим невольным
проступком, дал ей понять, что так жить нельзя. Если бы он сегодня не увез Дато, этого бы не случилось. Получается, что в глубине души он только этого и хотел, но не признавался себе, лгал: ах, только бы Зина не уезжала! А в действительности... Он вдруг пожалел, что по-настоящему не похитил Датуну, для такого дела не жалко было и настоящей провинности.
Он отдышался и пошел дальше. Кидаясь на заборы, собаки провожали его заливистым лаем.
«Уеду,— думал Беко,— уеду далеко. Буду грузчиком. На всех станциях выгружают почту. Потом скажут: какой был парень! Мама зажжет свечку, сварит кутью, придут соседи, посидят под яблоней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41