Жилы эти вздувались и на руках. Зина растопырила пальцы, как будто собиралась примерить перчатки, и принялась разглядывать свои руки. В ее теле росло голубое дерево с многочисленными тонкими ветвями, и теперь эти ветви подступали к прозрачным стенкам оранжереи.
Голубое дерево!
Чудо ботаники!
Терпение у нее в самом деле, как у дерева...
Терпение или бессилие?
И все это ценою добровольного тюремного заключения!..
— Неписаный договор между мужем и женой в этом
и заключается,— смеясь, говорит Теймураз,— что один из них, муж или жена, все равно кто, должен сидеть в тюрьме, чтобы вторая половина носила передачи.
Сидеть пришлось Зине, но Теймураз не только передач не носил, но и вовсе забыл к ней дорогу.
Она улыбнулась: Теймураз всегда любил замысловато выражаться. Во время их первого свидания он сказал:
— Я одинок. Одинок, как осел посреди поля!
Это сравнение четкостью и безжалостной простотой разорвало нежную, почти театральную ткань ее представлений. Она даже увидела этого осла, недвижно стоявшего в поле. Ее охватила безграничная печаль или, может быть, чувство, пропитанное слезами сострадания. Возможно, еще и потому, что от юноши, который впервые обнял ее, она не ждала этого так же, как не ждет ни одна девушка, и никогда не требует с самого начала чистосердечной исповеди, ибо правде предпочитает ту обольстительную неопределенность, которую принимает за любовь. И только потом, когда все уже свершилось, с образа осла сошла всякая поэтичность и остался только гудящий от зноя воздух: пустота... и еще ощущение того, что ее обманули, но не старым, тысячу раз, десятки тысяч раз испытанным, проверенным, избитым и все-таки всегда верным и надежным способом: луной, цветущей веткой, звездами, мокрым от слез платочком, таблетками люминала, но с помощью осла, торчащего в поле, глупого животного, хвостом отгоняющего назойливых мух!
Ей стало смешно. Если бы он был здесь (хоть бы!), она бы спросила: Темур, Темур, ты помнишь того осла?
— Какого? — удивился бы Теймураз (он обладает поразительной способностью все забывать).— Что за осел? Чей осел?
— Постой,— она прикрыла бы ему рот рукой.— Погоди! Тот осел, который один стоит посреди поля...
— Не выдумывай...
— Подожди! Тот самый, одинокий, молчаливый осел..,
Конечно, Теймураз не вспомнит, но все равно рассмеется, и они долго будут хохотать вдвоем.
«Обманщик,— улыбается Зина,— болтун!»
Что с ней сегодня? Вместо того чтобы плакать, она смеется, как дурочка. Повернувшись к зеркалу спиной, ока снова подошла к окну:
— Дато, иди домой!
Через полчаса придет Натела Тордуа. Утром позвонила, сказала, что поможет перемыть посуду. Зина благодарила: у тебя четверо детей, ты и без того занята. Как раз потому я и не боюсь работы, что у меня четверо, ответила Натела.
Сегодня с утра у Зины дергает левое веко, она уже не раз замечала — к радости.
В это самое время следователь Теймураз Гегечкори сидел за рулем автомобиля и направлялся из Тбилиси в свой родной город.
Какие-то хулиганы сожгли «Волгу» на даче профессора Габричидзе. Дело, конечно, не бог весть какое, но все-таки... Дальше пойдут дела поинтереснее...
Профессор Габричидзе — сорокапятилетний, седой, представительный мужчина. С Теймуразом они встречались и раньше, на телестудии. Теймураз тогда был диктором, именно ему довелось представлять профессора телезрителям. Профессор хорошо держался и хорошо говорил, его выступление повторили несколько раз по просьбе зрителей.
Перед отъездом Теймураз навестил профессора.
Профессор Габричидзе сидит, опустив голову, красивыми длинными пальцами долго разминает сигарету.
— О чем вы думаете? — осторожно спрашивает Теймураз.
— Может, даже лучше, что машину сожгли...
В комнату входит жена профессора, точнее — бывшая жена, высокая худенькая брюнетка. Она выглядит очень молодо, походка легкая, как у балерины.
— Может, принести вам чаю? — спрашивает она, беря со стола сигарету и закуривая.
Теймураз знает, что они разошлись два года назад, но часто встречаются, потому что расстались друзьями.
— Ты все-таки куришь? — с упреком говорит профессор.
— Это всего пятая за день,— отвечает женщина, садится и листает журнал.
— Я сразу же попросил тамошнюю милицию приостановить следствие,— обращается профессор к Теймуразу.
— Но ведь нельзя оставлять дело незакрытым!
Доносится протяжный автомобильный гудок.
— Это Шалва! — женщина выглядывает в окно.
— Пусть поднимется.
— Ему неловко,— улыбается женщина, подходит к профессору и кладет руку ему на плечо.— До свидания.
Профессор поглаживает ее руку:
— Как доедешь, позвони.
— Непременно,— женщина кивает Теймуразу и выходит.
— Я хочу вас спросить, отчего умирают люди? — Профессор говорит так, словно продолжает прерванную беседу. Ясно, что он не ждет ответа, да и что может ответить Теймураз?
— От глупости и равнодушия,— говорит профессор,— да, только от глупости и равнодушия...
Он замолкает и после паузы спрашивает:
— Не выпить ли нам чего-нибудь?
— Спасибо, я не пью,— отвечает Теймураз.
— Совсем немного?
— Нет, благодарю.
Профессор встает, ставит на стол бутылку коньяка и две рюмки, наливает коньяк и поднимает свою рюмку:
— Будем здоровы! — Пьет.— Прошу вас, выпейте. Да, от глупости и равнодушия,— снова повторяет профессор.
Теймураз напрягается, сам не зная почему. Ему кажется, что этот посторонний, раздавленный своей бедой человек в чем-то винит его.
Профессор снова наливает коньяк.
— Открою вам одну курьезную истину:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41