И потому ставшая всеобщей неприязнь к нему немного смягчалась.
Вот он проезжает на белом коне по улице, его жесткие и прямые волосы спадают на лоб, в руке у него плетка, которой он, едва возникает нужда, беспощадно охаживает шалопаев и лодырей, включая даже тех, кто нерадиво работает на строительстве не общественных сооружений, а собственного жилья. Он мог ворваться посреди ночи в чью-нибудь хижину, пинком разбудить хозяина и, угрожая высечь, заставить все семейство — от мала до велика — отправиться в кромешной тьме доканчивать дом: «Для себя ведь строите, лентяи!» Впоследствии он зачастую наведывался, по обыкновению верхом, проверить, как идут дела, иной раз и подсоблял, впрягался в самую тяжелую работу и только на заре позволял коротенькую передышку.
— Где тебя носит по ночам? — знай наседали на Тороса. — Не ровен час что случится. Кто будет отвечать? Кого возьмут за грудки?
— Нас, нас! — задыхались они от переизбытка самоотверженности.
Гнела поразила злость, с какой эти люди выражали свою аботливость. Того гляди в клочки беднягу растерзают — и се от любви.Когда нападки окружающих мало-помалу ужесточились, орос внезапно присел на корточки, замер на миг в непо-
движности, затем подобрал с земли два-три камушка и стал перекидывать с ладони на ладонь.Приятели разом замолчали и с недоумением уставились на него. А немного погодя напустились с еще большим остервенением. Они, мол, в ответе за него и не могут спокойно спать, пока он шатается невесть где, а будь, мол, Торос на их месте, вел бы себя точно так же, потому как он вроде них — честный человек и хороший товарищ.
Торос попытался было отыскать лазейку и улизнуть, но его схватили, сызнова обступили со всех сторон и давай доказывать, какой он добряк и до чего внимателен к товарищам.
— Где тебя носит по ночам? — неожиданно вырвалось у Гнела.— Почему не отвечаешь?
Заметив того из десяти помощников градоправителя, которого все боялись, толпа расступилась, а Торос нехотя поднялся. Посмотрел на Гнела, выпятил нижнюю губу и прищурился, явно заставляя повторить вопрос.
— Где ты таскаешься по ночам? — вместо того чтобы вспылить — видали, дескать, мы таких тугодумов, будет дурака валять! — Гнел и впрямь повторил вопрос, потому что это занимало уже и его.
— Сплю,— не выдержал Торос; нижняя губа вовсе не выпячивалась, прищуренные глаза широко раскрылись, и он с вызовом добавил: — По ту сторону ограды.
Окружавшая Тороса толпа с минуту встревоженно бурлила, потом все смолкли и испуганно уставились на мужичонку. Гнел понял, что они без того все знали, но хотели удостовериться, услыхать эти слова от самого Тороса. Торосу же не терпелось раскрыть свою тайну. И хотя вид у него был куда недовольный, он, похоже, изнемогал под тяжестью невысказанного, дожидался, что его вынудят признаться, силком вырвут правду. Теперь он поуспокоился и понуро ковырял носком башмака землю, засыпая ногой ямку и утаптывая.
Еле сдерживаясь, Гнел с напряжением, до боли потер рукоятью плетки о ладонь.
— По ту сторону ограды опасно, — послышался наконец робкий голос кого-то из горожан.
— Тебя могут убить,— проронил другой.
— Там у нас уже нет права убежища...
— Мы не дадим тебе делать глупости...
— Не дадим тебе погибнуть...
— Посади его за решетку, господин надзиратель. Молод он еще. Не ведает, что творит.
В ответ Торос загадочно улыбался и молча посматривал на взбаламученных страхом — и не только страхом — приятелей. Но вот, сопровождаемый неотрывными, выжидающими взглядами толпы, он подошел к невысокой деревянной ограде, на мгновение замешкался, потом решительно ее перемахнул и очутился по ту сторону границы...
Это предательство, тут же, нимало не колеблясь, определил Гнел, обыкновенное предательство. Измена царю и отечеству. Но что ж это за убежище, если я у всех на глазах прибью его как собаку? Гнелу и в голову не приходило, что может создаться положение, когда кому-нибудь вздумается уйти из Аршакавана. Оттого он и не знал, как ему поступить. И только поглаживал коня по гриве, ободрял, успокаивал, хотя конь вовсе не проявлял признаков тревоги.
Словно подчиняясь колдовству, толпа разом устремилась к ограде. Кто-то безотчетно опустился на колени, положил на ограду подбородок и оторопело, будто на чудо, воззрился на худосочного Тороса, который казался им теперь богатырем.
Поодаль, в бескрайней степи, стояло одинокое строение, откуда днем и ночью доносились песни и музыка и, медленно расплываясь в воздухе, опоясывали город наподобие зеленого и прохладного леса.
— Ты что, Торос? Мы же здесь свободны...
— Чего тебе еще-то надо? Чего недостает? Воротись, Торос!
Приятели и соседи с мольбой и злостью взывали к нему, а Торос уходил себе все дальше, вышагивая по просторному привольному полю, принадлежавшему теперь ему одному. Уходил от убежища, которое, вроде опекуна, поминутно нанизывало Торосу свое покровительство, провозглашая его неприкосновенным. Уходил от надежного крова, от выделенной ему доли счастья. А ведь пришел сюда когда-то, волоча следом былое, взвалив на плечи ношу привычных отношений с людьми, стародавних обычаев, нравов и предрассудков, и никак не мог от всего этого избавиться, стряхнуть, сбросить с плеч. Он шел теперь туда, где минувшему суждено было стать настоящим. Шел в твердой уверенности: хорошо там, где нас нет. Там, и только там...
— Посади его за решетку, господин надзиратель... Видишь ведь, пропадает человек.
И тот, кто стоял на коленях, положив подбородок на ограду, неожиданно встал во весь рост и аж взмок от напряжения, будто силясь вспомнить, для чего он поднялся на ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148