И, только проводив третей, хозяин дома въяве чувствовал, что его жилище наполнено оглушающими голосами. Томительно тянулись часы, а иногда и дни, прежде чем вожделенная тишина вновь осеняла своим крылом тоскующего по ней простолюдина.
Но стоило распространиться слуху, будто нахарары согласны довольствоваться тем, что нанесут каждому аршака-ванцу по десять ударов плетью, как сомнения рассеялись. Все этому поверили. Кара придала убедительность посулам помиловать провинившихся холопов. А вот если бы прощение даровали им за здорово живешь, это было бы не только невероятно, но и по меньшей мере непонятно. И более того — это было бы несправедливо.
Мало-помалу давала себя знать нехватка продовольствия. Стол горожанина изо дня в день оскудевал. Тогда распахнулись двери дворцовых погребов, и аршакаванцы получили еду. Однако через неделю этот родник изобилия иссяк, и настал голод.
Голод не объединил, а разобщил людей. Каждый забился в свою нору и недоверчиво поглядывал на соседа, у которого уж конечно кое-что отложено про черный день и припрятано подальше, от чужих глаз. Пришлось пустить в пищу различные травы и коренья. Из города постепенно исчезла всякая зелень, повсюду властвовала теперь унылая серость.
Несколько дней кряду в городе обнаруживали по утрам трупы воинов. Было совершенно исключено, что воины умирали с голоду, поскольку остатки продовольственных припасов дворец выделил сторожевому отряду. В конце концов кого-то озарило: по ночам группы аршакаванцев устраивают засады, нападают на идущих в одиночку воинов, а их коней закалывают и съедают.
Наиболее отчаянные смельчаки пробирались аж к самой крепостной стене и уводили коней из-под носа у греющихся возле костра дозорных.В городе не осталось домашней живности, в пищу пошли уже и собаки с кошками. Но хотя голод был повальным, сплошным и всеобщим, ежедневно ни свет ни заря отовсюду _ бог весть что за чудо! — доносилось петушиное кукареку. Петухи весело и деловито перекликались друг с дружкой, возвещая тем самым рождение нового дня. Люди совестились признаваться, что они собственными ушами слышали кукареканье, и каждый считал себя единственным свидетелем этого чуда.
Вскоре на Аршакаван обрушилось еще одно испытание. Враг отрезал воду, и жажда об руку с голодом двинулись на осажденных. В тщетной надежде обнаружить воду истощенные аршакаванцы днями напролет рыли колодцы. А когда однажды ночью пошел дождь, весь город, позабыв об осаде и страхе, высыпал из домов, и началось сущее безумие. Стыда как не бывало. Люди чуть не нагишом стояли под ливнем и приплясывали от переизбытка радости. Детвора с восторгом копошилась в лужах. Иссохшие, изможденные тела упивались животворной влагой и все-таки не могли утолить жажду. Все это смахивало на языческое празднество, на безудержный разгул страстей, доступный одним только пресыщенным людям.
Наутро взошло солнце и высушило округу, а через два-три дня был исчерпан и новый запас воды. Голод и жажда снова продолжили всеразрушительный свой поход. Враг не успел пока уничтожить в городе столько народу, сколько ежедневно губили свирепые эти союзники. Аршакаванцы кляли свалившиеся им на голову бедствия и поносили всех подряд — только не врага. Его совсем упустили из виду. Порою голодным и жаждущим горожанам мерещилось, что под стенами Аршакавана стоят освободители, сражающиеся ради спасения их, аршакаванцев, жизней.
Сторожевой отряд и отряд царских телохранителей-единственная боевая сила на крепостной стене — были крайне малочисленны. Покуда стена крепка и ворота на запоре, их малочисленность не помеха обороне. А откройся, избави боже, хоть малюсенькая лазейка, им не продержаться и часа.
Дворец предпринял перевооружение горожан. Выяснилось, что за минувшие годы оружия в Аршакаване скопилось куда больше, чем продовольствия. Но трудовой люд, который и прежде получал от властей оружие, забрасывал его, как ненужный хлам, с глаз долой и напрочь забывал о его существовании. А теперь, когда помощники градоправителя заставляли жителей являться, прихватив с собой луки и стрелы, мечи и дротики, копья и пики, на обучение ратному делу, какой-нибудь ремесленник переворачивал все в доме вверх дном и ничего не находил. А если и находил что, так это было уже не оружие, а ржавая железяка.
Поначалу, пусть и неохотно, аршакаванцы участвовали в учениях, но когда голод и жажда поприжали народ, горожане заартачились.Гнел поочередно обходил дом за домом, плетью и пинками выгонял мужчин за порог, но стоило ему зайти в следующий дом и, схватив за шиворот упирающуюся жертву, вернуться на улицу, оказывалось, что там никого и в помине нет. Когда же с помощью воинов ему удавалось кое-как собрать несколько человек и он пытался выучить их обращению с луком, проку из этого не получалось. Не действовали ни угрозы, ни даже основательная взбучка. Сколько ни силился аршакаванец, сколько ни тужился, все одно — в цель не попадал. Цели больше не было, была, да сплыла.
А однажды, кружа верхом на белом коне по городу, Гнел увидел, что на площади сгрудилась огромная толпа. Каждый взял самую ценную свою вещь, надеясь выменять ее на ломоть хлеба или кружку воды. Потому как злые языки утверждали: кто-то, выкопав у себя во дворе колодец, наткнулся на воду и продает ее теперь за баснословные деньги.
На площадь вынесли все богатство города, семейные ценности грустно переглядывались, но так и не переходили из рук в руки. Каждый оставался при своем. Хлеба не было, воды не было. Но люди тихонечко стояли на месте бойкого некогда рынка, будто упрямое их ожидание могло что-то изменить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148