Появились одетые в белое виночерпии во главе с кравчим, расставили вина и разложили сласти. Но привычный застольный обряд не состоялся: первый кубок — знак уважения и равенства,— звавшийся чашей веселья, так и не пошел по кругу. Гусаны уселись возле дверей и заиграли на бамби-рах, а один из них, слепой старик, сладкозвучно затянул печальную песню о любви.
Нахарары мрачно стояли по углам. Погруженный в себя, со слезами на глазах, царь неподвижно застыл посреди залы. В этой печальной любовной песне, в обескураженных и жалких нахарарах, в плачущем царе — во всей этой картине было что-то кошмарное.
А царь плакал, потому что был в разладе с собой. Так нельзя, сейчас я обязан быть сильнее, чем когда-либо. Я превозмогу свою слабость, не позволю страхам и сомнениям грызть мне душу, ведь это верный признак поражения. Поражения до битвы. Я прилюдно, чтобы показать свою силу — первым долгом показать себе самому, — повинюсь перед оскорбленным мною князем. Я сброшу царские одежды, выйду в город, смешаюсь с толпой и лично приму участие в обороне Аршакавана, лично буду обучать горожан обращению с оружием, буду воодушевлять верных моих подданных и вселять в их сердца отвагу. В эти роковые дни я расстанусь со своим одиночеством, пообещав вновь с ним встретиться в мирную пору - как со старым и близким знакомцем. Отныне я никогда не стану думать, будто любовь к родине дарована лишь мне, а поверю, что она - всеобщее достояние и в равной степени осеняет и меня, и простолюдинов, и даже
этих мрачных, насупившихся нахараров. Я беспощадно буду бороться с собою, пересилю себя и добьюсь победы — тому свидетели святой крест и святое миро.Поток царевых мыслей прервался, потому что вбежал взволнованный сенекапет и не переводя дыхания крикнул:
— Беда, царь! Персы и предатели нахарары... Город осажден со всех сторон.
— Обожди, сенекапет. — Не меняя позы, царь мягко остановил его движением руки. — Потерпи, дай дослушать песню.
Нападение на город совпало с происшествием, которому бы случиться хотя бы днем раньше или днем позже, но в том и соль злосчастья, что оно, это происшествие, случилось не до нападения и не после него, а как раз одновременно с ним, день в день.
Царь торопился к главным воротам, чтобы лично возглавить оборону Аршакавана. За ним, вздымая громадные клубы пыли, скакали нахарары и телохранители.Наконец-то час пробил, и слава всевышнему, что пробил он скоро. Враг просчитался, избавив царя от необходимости ждать. Между тем, держи он царя в постоянной неопределенности, мог бы победить, и это была бы бескровная победа. А ведь силы царя еще не вполне иссякли. Он чувствует себя свежим и бодрым, кошмар последних дней напрочь предан забвению. Он возродился, подобно птице феникс, и вновь, как и прежде, решителен и преисполнен веры и энергии. Он еще покажет, на что горазд. Он еще доживет до той божественно прекрасной минуты, когда изменники нахарары предстанут перед ним в оковах. Да и чего же ради строился Аршакаван, в чем тогда смысл моей жизни, если я не возьму верх в решающем сражении, если не вышвырну со своей земли последнего вражеского воина, если в стране не установится длительный мир, если мне не удастся найти себя, своего потерянного, заблудшего двойника, которого я самоотверженно изгнал из души своей и тела, но которого искренне люблю, если не смогу со спокойной совестью, обрядившись во власяницу и посыпав голову пеплом, искупить свои прегрешения, не ощущая уже неизбежности в новых? Тут-то, погруженный в раздумья, он и приметил молодого горожанина, задержанного двумя стражниками. Стражники были верхом, а горожанин со связанными за спиной руками понурившись шел между ними. Царь поразился: надо
же, в этой суматохе встречается еще и такое! На него пахнуло сладостным запахом мира, и он в недоумении остановил коня, дав свите знак продолжать путь. Что он натворил, этот человек? Разве не покажется перед лицом бедствия совершенно нелепым любое преступление? И как приятно видеть эту троицу — двух верховых и схваченного ими пешего, — остающуюся покамест вне действительности: один потому, что переступил закон, двое других потому, что заняты повседневными своими обязанностями.
Выяснилось, что задержан беглец, причем задержан не по подозрению в дурном умысле, а из тревоги за его же безопасность. Никому и в голову не пришло, что он бежит из Аршакавана насовсем. Ну, идет себе человек проведать родных... Но поскольку нельзя поручиться, что он вернется цел и невредим, его силком привели обратно.
— Стало быть, аршакаванец? — дружелюбно спросил царь.
Впервые в жизни очутившись лицом к лицу с царем, парень счастливо улыбнулся и кивнул.
— Повезло тебе, что попал в руки моих воинов, — весело продолжал царь, глубоко благодарный трем этим ни о чем не ведающим простакам за дарованный ему блаженный миг покоя.— Куда бежал? Повидать жену и детей?
Горожанин, так же, как и царь, благодарный богу за эту встречу, не сумел от переизбытка чувств слукавить и отрицательно помотал головой.
— Родителей повидать? Зазнобу? По друзьям соскучился?
И всякий раз парень отрицательно мотал головой в ответ.
— Тогда зачем же? — удивился царь.
— Стосковался я, государь, — не чуя под собой ног от радости и готовый нараспашку открыть сердце перед своим идолом, искренне признался аршакаванец.
— О чем же ты стосковался, сынок? — нахмурился царь, предчувствуя недоброе. — Чего тебе недостает?
— Простора, — как самому близкому человеку, поведал парень свою тайну. Даже понизил чуток голос. — По простору стосковался. По всему, что там, за городом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148