— Если бы вы знали, до чего ясно видел я здесь, вот на этом месте, костер! А вот как разделся - этого не помню
— Уювор! Если кто-то из нас опять свихнется, акри, го снять с него штаны, отшлепать как следует, а потом натирать его снегом, пока шкура не слезет! — кричал Бакытжан, прыгая рядом с приятелем.
— С тебя, пожалуй, шкура не слезет! — отвечал тот.— Она у тебя как у моржа... Ты сдохнешь последним,— дразнил Аманжан толстяка.
Уже на западном небосклоне сверкало созвездие Плеяд. Ночь, эта холодная сладострастница, еще не пресытилась ласками ярого месяца и все льнула нагим сахарным телом к лунному сиянию — бесстыдно являла миру свою обольстительную красоту. Трое парней бегали, прыгали на снегу, стараясь как-нибудь согреться и не поддаться вновь опасным чарам смертельного холода... И любовь, истинная любовь и ослепительное счастье мерещились им в холодной мгле... любовь, к которой тянулась душа каждого из них, как верблюжонок тянется к матери-верблюдице... Им по двадцати лет с небольшим, еще не пожили на свете... еще не держали в руках оружия, идя на врага... Три жигита, три батыра... трое \ парней прыгающих на снегу, как бесноватые.
А ночь не хотела кончаться, отпускать их; ночь тянулась, как холодная черная кишка, и батыры начали приуставать, хотя согрелись изрядно, до испарины на лбу. Задумав отогреть ноги, скинули валенки, развернули портянки и помогли друг другу натереть задубевшие ступни и бесчувственные пальцы... И вдруг совсем близко завыли волки. Это были они — никаких сомнений уже не оставалось...
— Смотрите! — отчаянно вскрикнул Бакытжан.— Вон собаки!
— Эх, если бы собаки!—отозвался глухо Аманжан.— Это волки. Пришли справить по нас поминки. Так что готовься, читай отходную молитву, парень!
Они сидели чуть повыше оставленных позади саней, навострив уши, большая стая. Выжидали, без всякого страха глядя на людей.
— Спички! — приказал Нуржан, стараясь не выдать своего страха.— Дай спички! — И извлек из кабины трактора замасленную тряпку: хотел облить соляркой, но она, замерзнув, не капала. Ругнувшись, Нуржан попытался зажечь тряпку без солярки, однако масленая грязная ткань чадила, трещала и не загоралась; помахали ею в воздухе — посыпались искры, и только.
Но звери снялись с места и чуть отступили. Опять сели в снег и уставились на людей.
— Ладно, к трактору все равно не подойдут,— стал успокаивать себя и других Бакытжан.— Боятся они запаха железа, акри...
— Черта с два! — перебил его Аманжан.— Они тебе и трактор слопают, когда голодные. Весной в черной степи, когда мы сеяли, волки у нас ведро автола сожрали.
— А что, устроим концерт для уважаемых гостей? — предложил Бакытжан.— Попробовать билеты им продать, заработаем, может, немного...
Й они с Нуржаном дружно затянули песню, глядя на зверей; и вдруг Бакытжан прервал пение воплем:
— Гляди, гляди! А они ближе пересаживаются! Ой-бай-ау! Мы пропали!
Аманжан, сначала сердито косившийся на друзей, под конец сам развеселился и, сняв рукавицу, взял ее в руку, словно стакан,— сделал вид, что наливает туда из бутылки,— и затем произнес тост.
— Дорогие граждане волки! Уважаемые гости,— проговорил он с важным видом.— Спасибо, что навести ли нас, не забыли молодых тружеников полей! Вы проявляете большую заботу о молодом поколении! Большой рахмат! Разве солнце взошло бы без ваших забот, уважаемые? Вот вы сидите, смотрите на меня, и есть у вас большое желание сожрать нас. Как нам не радоваться, дорогие, как не гордиться, если перед смертью нас навестили такие почетные гости? Ай, большой рахмат! Пью за вас, уважаемые!
А между тем на востоке, за снежными вершинами Кызылкиека, округлыми, как девичья грудь, разгоралась нежная заря, и небо стало светлее. Пока рассвет, поднимая все выше свой яркий полог, окончательно прогонял с небес ночную тьму, трое молодцов до хрипоты орали песни, развлекая голодных волков. И странными были слова той песни, которой трактористы завершили свой необычный концерт и встретили свет нового дня.
Н у р ж а н
Вот умру, в землю зароют меня, Не будет ли сыра земля?
Аманжан
Белый снег! Голодные волки! Оу-оу!
Бакытжан
Мать моя, спаси!
Твой сынок замерзает в степи.
Так они орали вразнобой до хрипоты, а после дружно затянули в три голоса:
Мы устали, устали,
Моченьки нет,
Лев, не прыгай напрасно
На лунный свег.
Не садись на коня,
Жигит,
Коли смутное время
Беду сулит.
Солнышко взошло!
И все с криком «ура» стали подбрасывать вверх шапки.
* * *
Первый утренний разговор начался, конечно же, с вопроса: «Что будем делать?» Все трое обошли холодный заиндевевший трактор, попинали его натруженные гусеницы.
— Поесть бы сейчас,— вздохнув, сказал Бакытжан, на что Аманжан, закуривая, ехидно заметил:
— Свинья хрюкала: жрать хочу, а ее зарезали... Нуржан стал наворачивать на проволоку замасленную тряпку, затем бросил.
— Чтобы завести трактор, нужно, наверное, куба два дровишек и три ведра кипятку,— вздохнув, сказал он.
— Ив ауле, рядом с домом, насилу заведешь его. А тут... Ох, засели мы, ребята,— по своему обыкновению заныл Бакытжан.
— Ладно, словами горю не поможешь,— мрачно оборвал его Аманжан.— Давайте лучше что-нибудь делать.
И он, сняв рукавицы, голыми ладонями обхватил медные трубки, по которым подавалось масло. Бакытжан, умевший раньше других примечать и плохое и хорошее, вдруг закричал:
— Эй, глядите! Тальник!
Посмотрели, куда он показывал,— и точно, на северном склоне горы, где они заночевали, торчали верхушки кустов, которых они вчера не заметили. Это были первые кустики, которые увидели они здесь, в Глубинном краю, заваленном снегом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36