..
— Не нужно,— отвечал Нуржан,— пусть поработает. Посмотрим, может, придется еще вернуться ни с чем.
Аманжан выпихнул толстяка и сам спрыгнул следом на землю. Там, где они высадились, снегу было выше колена. К дому направились гуськом, след в след, и Бакытжан, ковылявший сзади, остановился и заскреб в затылке.
— Не нравится мне чего-то этот домик,— сказал он.— Ишь притаился, как пес, готовый укусить... Нет, ребятки, вы как хотите, а я не пойду, лучше подожду вас в тракторе.
— Придержи язык! — обернувшись, насмешливо прикрикнул на него Аманжан.— Нужен ты кому-то! Для чего волку железка..
Возле домика они нерешительно остановились. По прежнему ничего, кроме постукиванья мотора, не было слышно. Взошла над рваными зубцами Айыртау луна, слабая тень легла от избушки на снег Во дворе не было даже собаки — и дом без собаки, одиноко торчавший горном перевале, производил совсем уж тягостное впечатление. Словно бесприютный сирота, изгнанный людьми... Странный, таинственный дом, заброшенный в дикий первозданный край, куда, кажется, не ступала еще нога человека. В наше время, когда люди уже выбрались в космос, встречается еще, оказывается, такое на земле; жилище отшельника... хижина охотника. Бакытжан попятился бормоча:
— Страшно, черт... Я боюсь... боюсь.
— А ты не бойся, парень! — вдруг прозвучал вблизи низкий рыкающий голос.
Жигиты так и присели от страха. Бакытжан вцепился в Нуржана. Словно из-под земли, перед ними возник рослый старик, лохматый, сивобородый. Он был в белом исподнем — в рубахе и кальсонах. Волосы и борода развевались на ветру. Босые ноги утопали в снегу. При свете месяца, залившем двор молочным сиянием, старик казался призраком, духом ночи, возникшим из лунного света. И вид босого старца, стоявшего в одном нижнем белье на снегу, был фантастичен и ужасен.
— Ассалаумагалейкум! — в три голоса испуганно приветствовали его жигиты.
Старик приблизился к ним, утопая босыми ногами в снегу, и внимательно, сурово уставился на парней.
— Ну, здравствуйте! — рявкнул он, произнеся приветствие гго-русски.— Откуда, незваные гости?
Лишь теперь жигиты уверовали, что перед ними не дух и не призрак, восставший из могилы, а обычный человек с головою, с руками и ногами. И Бакытжан, душа которого едва не покинула тело, набрался смелости и спросил робко:
— Аксакал, вы русский человек или казах? Старик странно усмехнулся и, не ответив на вопрос,
сам спросил, нарочно коверкая язык.
— Твоя куда идет? — произнес опять по-русски. Жигиты, несмотря на необычное поведение хозяине,
теперь почувствовали себя гораздо увереннее. Аманжан выступил вперед и с достоинством произнес:
— Отец, может быть, разрешите нам в дом войти? Там и поговорим обо всем. А то здесь холодно...
— Ладно,— ответил старик.— Заходите.
И он направился через двор, загребая снег босыми йогами. Бакытжан впритруску засеменил вслед за ним. Аманжан придержал Нуржана и тихо сказал:
— Не надо глушить трактор... Какой-то он чудной, этот старик. Босиком бегает по снегу... Чего-то я все же боюсь.
— О, длинный, ты тоже, оказывается, можешь бояться! — рассмеялся Нуржан и, не слушая его, влез на трактор, выключил мотор, затем отвернул пробку радиатора и спустил горячую воду в снег.
— Ну, смотри, не говори потом, что я не предупреждал,— мрачно пробормотал Аманжан.— Чует мое сердце неладное .. вот увидишь — И он скрылся в избушке
Нуржан остался один во дворе Когда смолкло могучее урчанье трактора, весь горный подлунный мир словно вздохнул с облегчением и мгновенно погрузился в предвечернюю тишину Снежная ночь, посеребренная луною, раскинулась на горных увалах, словно нагая красавица, охваченная глубоким молодым сном и сонно выставившая всему миру на погляд свою потаенную прелесть. Месяц и земля, одетая в подвенечный наряд, наконец сошлись в ночном свидании, и настал час тихих страстных вздохов любви. Так бы мог сказать Нуржан, зачарованный ночной тишиною, наставшей после того, как смолк трактор; таковы были чувства молодого жигита, душа которого была смущена далеким призывом Снежной девушки Ему захотелось лечь лицом в белый снег, закрыть глаза и еще сосредоточеннее вслушаться в холодное безмолвие И вдруг явственно прозвучало в нем:
Я замерзла в холодном снегу Здесь цветок превратился во льдинку Но тепло я в себе берегу, Горяча еще жизн-и кровинка
Кто-то невидимый нашептывал эти слова Нуржану, и он остановился, позабыв, где он и что с ним, застыл на месте, словно ледяное изваяние, и лицо у него побледнело на свирепом морозе — таким его, бледным и неподвижным, увидел Аманжан, выглянув из дверей избушки.
— Ты что, богу молишься, что ли? - крикнул Аманжан.— Заходи скорее!
Изба старика была в один сруб, наращена в южную сторону темными сенями. К двери, которую еле нашарил руками Нуржан, вместо ручки была прибита ременная петля Когда он вошел, все скрылось в клубах пара, шибанувшего ю противоположной от входа стены В избушке жарко натоплено, с мороза это особенно заметно Теплая вонь отдавала затхлостью и гнилью Стены не были обшиты, из пазов сруба свешивался мох конопатки; всюду висели и валялись звериные шкуры; прибиты к бревну оленьи рога, из досок срублены нары, над которыми висели набитый патронташ, двустволка, бинокль и прочее охотничье снаряжение. Справа от входа громоздился деревянный сундук, на котором синим пламенем мерцала керосинка; над сундуком тянулась грубая полка, заставленная кое-какой посудой. А слева — дышавшая огнем железная печурка, бока которой малиново светились. Возле печки стояла низкая деревянная лавка, на ней и расположились Аманжан с Бакытжаном, словно двое обвиняемых на скамье подсудимых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36