На спуске склон был неровным, в ямах, в расщелинах, торчали в снегу валуны, и стальные гусеницы, налетая на них, злобно грызли камень, поднимая невообразимый лязг и скрежет. И Нуржан повел трактор осторожнее, убавил скорость, внимательно смотрел вперед. Спустившись на полгоры, он, спохватившись, оглянулся — и не увидел прицепных саней сзади. Не в силах поверить своим глазам, он еще какое-то время гнал грактор, затем резко затормозил и сбросил газ. Выскочив на гусеницу, внимательно осмотрел рыхленый след. И далеко, метров за двести позади, увидел торчавшие из сугроба сани. Аманжан, выскочивший на гусеницу с другой стороны трактора, тоже увидел их. Бакытжан не двинулся с места.
— А! Будьте вы прокляты! вскрикнул Нуржан
— Поворачивай назад! —сказал Аманжан.
— Сам знаю. Только сможем ли подняться? Уж больно круто.
— Давай поворачивай! Рискнем! Делать больше нечего, тросом все равно их не зацепишь.
- Будь они прокляты!
Оба уселись на свои места — и трактор, вспахивая гусеницами снег, развернулся на месте. Пополз вверх, но не проехал и десяти шагов, как его снова — уже самопроизвольно — развернуло в обратную сторону. Крутизна была велика. Снова и снова ребятя товорачивали трактор и гнали его вверх по склону, но гусеницы проскальзывали на месте, трактор дрожал, не в силах продвинуться хотя бы на метр, и вдруг его снова резко разворачивало. За рычаги садились попеременно то Аманжан, то Нуржан: трактор ревел, как рассерженный верблюд, долбил гусеницами мерзлую землю, скреб камни, рвался вперед — но все было напрасно.
— А что если спуститься, объехать гору и с той стороны снова по своему следу подняться? - предложил Аманжан.— Сверху спуститься к саням...
— Это дело, акри! — впервые за все время суматохи отозвался Бакытжан, до этого безучастно сидевший на своем месте.— Башка у тебя работает, однако
- Проснулся? Уж лучше бы дрых,— огрызнулся Аманжан.— Не знаю только, нет ли там, под горою, болота,— продолжал он.— Вон смотрите, пар идет Должно быть, там теплые родники бьют, а от них всегда грязь получается. Сверху лежит снег, а под снегом болото...
Но осуществить задуманное они не успели. Солнце давно скрылось за вершинами. В долинах тени сгустились до непроницаемой мглы. Усилился ветер, словно предвестник суровой ночи. В его порывах чудились молодым людям то жалобные стоны, то плач. В небе проклюнула первая робкая звездочка. Восточные склоны гор стали заметнее, выделившись из общей мглы,— всходила яркая луна. Жестокий январский мороз, замораживающий плевок на лету, давал знать о себе. Стоило теперь подумать не о возвращении тракторных саней, а о спасении собственной жизни. Лютая, хищная ночь надвигалась со всех сторон, а согреться было нечем. Ни хво ростинки вокруг, чтобы развести костер,— лишь гладкие, словно обритые, холмы белых увалов. Хоть волком вой, хоть плачь, словно беспомощный ребенок! Впервые в жизни каждый из них увидел, что мир может быть таким холодным, беспощадным и жестоким. Робость охватила их. Молча сидели они, н^ пытаясь больше сделать что-нибудь. И лишь трактор, вздрагивая на месте, продолжал стучать мотором... Долго вслушиваться в звук мотора — и почудится, что это тоже плач, бесконечный плач, и чьи-то слезы будто падают в снег, падают в снег и свертываются ледяными бусинками, и уходит тепло из маленького, встревоженного тела, и выстывает сердце, теряя волю к жизни,— и вот уже неверный, покалывающий зрачки свет наплывает на тебя, и вместе с ним волнами тепла неги наплывает сладостный сон...
— А-а-у-а-а-а!—завопил опять Аманжан и вскочил с места. Головою ударился о крышу кабины. Дикими светящимися в темноте глазами смотрел на приятелей, которые тоже вскочили с мест вместе с ним. Неожиданный крик напугал их, но они не стали ругать Аман-жана и даже ни о чем не спросили у него. И Аманжан, придя в себя, улыбнулся.— Ух, черт, язык прикусил,— произнес он спокойно.— Давайте думать, что будем дальше делать.
— Вы думайте, уважаемые мирзы, а я уж после за вами поплетусь,— отвечал Бакытжан, моментально успокоившись и уж<* потягиваясь и готовясь зевнуть.
— Ты что, дурень, с ночного вернулся, что ли? — набросился на толстяка Аманжан.— Все бы тебе дрыхнуть, акри! Не хочешь даже позаботиться о своей судьбе. Или ты не человек, а пес бегущий за караваном?
И снова замолкли надолго. Над белой вершиной горы тяжело, словно бы пыхтя от усилий, взошла полная луна. Серый, волчий мир зимней ночи залило молочным сиянием, прелесть которого не в силах передать человеческое слово. И одновременно с бесшумной лунной вспышкою где-то вдали, за ледяными звонами звезд, из потаенного угла ночного мира прозвучало что-то странное тягучее, словно долгий плач. Все трое с замершими сердцами прислушивались к загадочному голосу ночных просторов. Затем вылезли, один за другим из кабины трактора. Луна встретила их своим щедрым светом.
— Всеч напрасно, ребята,— вздохнув глубоко, сказал Аманжан.— Только на луну любоваться... А она все равно не такая красивая, как там, на джайляу,— вдруг некстати завершил он.
И двое его друзей, хотя и не поняли, к чему это он, не стали ни о чем у него расспрашивать. Все трое, застыв возле трактора, словно изваяние, молча смотрели на луну.
— Кто его знает, ребята, увидим ли, нет еще раз такую красоту,— с чувством произнес Бакытжан.— Эх, ребята, подумаем о наших матерях! — закончил он и всхлипнул.
— Чего это о матерях вспомнил? — удивился Аманжан.
— А о ком же больше? — со слезами в голосе выкрикнул Бакытжан.— О ком, если мы, все трое, не можем сказать, кто наши отцы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36