В передней, кроме Танбур и Мухаррамы, находились еще несколько женщин, очевидно жены крупных чиновников, такое у них было надменное выражение лица. Лаже Мухаррама не знала, кто они. То и дело служанки вносили подносы со сластями и фруктами, чайники с чаем...
Ожидание длилось недолго. Музыканты кончили играть и, пятясь, вышли из гостиной, за ними появилась домоправительница и пригласила Мухарраму и Танбур к ее высочеству.
Танбур так смутилась и растерялась, что едва кивнула в ответ на приветствие певицы Гули Сурх. Роскошь гостиной подавляла ее. С высокого, сплошь позолоченного потолка спускались две хрустальные люстры. Четыре широкие двери вели на террасу, двери были украшены цветными стеклами. Краски на стенах, балках, потолке, дверях и окнах гармонично сочетались, в тон им во всю комнату был разостлан огромный ковер. На почетном месте возвышалось особое сиденье, убранное мягкими парчовыми тканями, златоткаными коврами и паласами. Там, у сандали, сидела ее высочество, опираясь на подушку из лебяжьего пуха. Перед ней стоял золотой поднос. Напротив восседала мать наследника. По обе стороны от них, на шелковых и бархатных тюфячках, сидели младшие жены эмира, другие его невестки, рядом с ними — жены сановников, крупных военачальников, духовных лиц. Перед всеми были расставлены подносы, полные яств. Комнату обогревало несколько шестиугольных раскаленных мангалов.
Оймулло прошла по дорожке, расстеленной посредине комнаты, к почетному месту, низко склонившись, поцеловала протянутую руку ее высочества и провела ею по своим глазам в знак особого почтения.
Решившись затем взглянуть на мать эмира, она увидела пожилую женщину с седыми волосами, огромными черными глазами, плоским смуглым лицом. Пышные одежды, горделивая посадка головы, надменное выражение лица придавали ей величавость, Оймулло она показалась даже красивой.
Закончив церемонию приветствия, Оймулло поклонилась в сторону матери наследника. И тут же раздался голос ее высочества:
— Мы много слышали о тебе, госпожа Танбур, но видим впервые. Сегодня по случаю прибытия ее высочества каршинской госпожи и ты пожаловала к нам, милости просим!
Оймулло снова поклонилась, промолчав.
— Говорят, ты и газели поешь, и на танбуре играешь?
— Да, ваше высочество.
— При нашем дворе была лишь одна танбуристка, и мы думали, что в Бухаре нет больше женщин, играющих на танбуре...
Все кругом защебетали: Верно, верно, правда, правда... Эшонбиби продолжала:
— Но о тебе мы знаем только по слухам, надо проверить. Сыграй-ка нам и спой свои газели!
— С радостью,— сказала Оймулло. Пятясь назад, подошла она к Мухарраме, взяла у нее из рук свой танбур и села на ковер.
Эшонбиби тем временем что-то шепнула распорядительнице, после чего та подошла к Оймулло и пригласила сесть поближе, против Эшонбиби и ее старшей невестки.
Госпожа Танбур в первое мгновение смутилась, но вскоре овладела собой, настроила свой инструмент и заиграла. Начала она с веселой мелодии, но постепенно перешла на грустную, носящую название Ирак.
Эшонбиби слушала рассеянно, зато ее невестка была увлечена и даже громко воскликнула: Да! — что означало высокое одобрение. Услышав это да из уст каршинской гостьи, Эшонбиби стала еще холоднее и равнодушнее, она даже задремала или сделала вид, что дремлет.
Окончив песню, госпожа Танбур пожшонилась высоким присутствовавшим. Эшонбиби открыла глаза и ограничилась легким кивком. Оймулло отошла в сторону и вместе с Мухаррамой покинула гостиную. Смешанные чувства боролись в ней, ей было обидно, что так пренебрегли ее искусством и талантом, и в то же время радостно при мысли, что неуспех у Эшонбиби освобождает ее от постоянного присутствия во дворце. А все-таки обидно! Ведь когда она поет и играет там, внизу, простым женщинам ее круга, чуть ли не на руках носят, а здесь ей не сказали ни одного доброго слова!
А в это время между невесткой и свекровью происходил такой разговор:
— У нее очень приятный голос! Мне нравится ее пение,— сказала невестка.
— О дочь моя, таких певиц у нас много,— ответила свекровь.
— Что, теперь госпожа Танбур будет удостоена постоянного присутствия на вечерах вашего высочества?
— Нет! Если мы станем приглашать во дворец всех впервые выступивших у нас певцов, мы разведем слишком много лентяев и тунеядцев.
Невестка прекрасно поняла, что Эшонбиби говорит так в пику ей. И холодно отнеслась к Танбур, тоже только чтобы сделать невестке назло. Такая мелочность ее рассмешила, но она и виду не подала, а про себя подумала: Погоди, погоди, не сегодня завтра мой сын станет эмиром, и тогда я сяду на твое место. В моей власти будет приглашать во дворец, кого мне угодно. И Оймулло я возьму к себе... Это даже лучше, что сейчас от нее отказались...
А вслух она сказала:
— Вы правы, ваше высочество!
Эшонбиби подозвала распорядительницу и приказала:
— Угости там, в передней, госпожу Танбур, да получше! И скажи, что каждый раз, как ее высочество пожалует из Карши, мы будем за ней посылать.
— Слушаюсь! — проговорила распорядительница и тут же добавила: — Пришла жена девонбеги, хочет о чем-то доложить вашему высочеству.
— А! — с интересом воскликнула Эшонбиби.— Наверное, о той негодной девчонке? Пусть войдет, зовите!
Распорядительница вышла в переднюю позвать жену чиновника, а Мухаррама рассказала Оймулло ее историю.
— Муж этой женщины живет здесь же, в крепости... По ту сторону у него домик. Это мужчина со свиноподобным лицом, да к тому же плешивый. Он обслуживает лично ее высочество. В его обязанности входит доставлять ей все необходимое — одежду, драгоценности, убранство дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139