Асо отдал фонарь Фирузе. Старуха проговорила хрипло.
— Иди, сынок, ничего, придешь попозже...
Асо вернулся в дом. Хайдаркул со старухой и Фируза пошли дальше.
...И вот Дилором-каниз лежит на своей постели, бледная-бледная, глаза у нее полузакрыты, нижняя губа закушена, волосы растрепаны, руки бессильно свесились, пальцы сжаты в кулаки. У изголовья плачет Фируза, в ногах сидит Хайдаркул, низко опустив голову. Крошечная лампа, в комнате полутемно, тихо, только слышатся всхлипывания Фирузы.
Время почти не движется. Хайдаркул, охваченный отчаянием, тяжело дышит, ему кажется, что злой дух повесил ему на шею жернов его тяжестью. Три месяца он ждал этого дня, готовился отомстить своему врагу. Жил только для этого. Каждую ночь являлись ему жена и дочь в окровавленной одежде, протягивали к нему свои слабые руки, до рассвета призывали отомстить за них. На заре видение исчезало, и Хайдаркул клялся, что не умрет, пока не успокоит души дорогих ему покойниц, не исполнит их требования. Одного их палача он уже казнил. Лицом к лицу стал перед ним, назвал себя и убил. В ту ночь опять явились перед ним его любимые, радовались... но все же из глаз их струились слезы,— они требовали поразить главного их врага, который наслаждался жизнью, забыв о своем преступлении.
Нынче вечером все было готово для мести. Враг его был весел и беспечен, приближался к преддверию своего счастья, и рука мстителя должна была поразить его. Но, видно, небесам не угодно было, чтобы Хайдаркул отомстил. Не мог же он оставить умирающую старуху. Да и будь он там, у ворот,— все равно дрогнула бы его рука, ведь мысли его были отвлечены другим...
Дилором вздохнула, подняла палец над головой и показала на что-то. Фируза плакала и не заметила этого. Хайдаркул тронул Фирузу за плечо и сказал:
— Бабушка что-то просит. Фируза посмотрела на Дилором.
— Лекарство свое просит.
Старуха кивнула. Фируза достала бутылочку и дала старухе выпить из нее. Немного погодя Дилором стало легче, она закрыла глаза, и дыхание сделалось ровнее.
Через некоторое время она очнулась и посмотрела на Хайдаркул а.
— Не удалось тебе? — спросила она хриплым шепотом. Хайдаркул покачал головой.
— Побереги себя,— молвила старуха и, подняв дрожащие руки, помолилась.— Дай бог тебе победы! Да сбережет тебя господь! Будь отцом моей сиротке...
Хаидаркул нагнулся и приложил руку старухи к своим глазам.
— Матушка, дорогая!— только и мог он сказать.
И снова в комнате тихо, лишь слышно, как плачет Фируза. Старуха погладила ее по голове.
— Не плачь, ягненочек, не плачь. Просто я устала на празднике, вот посплю ночь и завтра встану как ни в чем не бывало. Успокойся, пусть дядюшка Хаидаркул пойдет по своим делам и не беспокоится о нас.
— У меня больше нет никаких дел...— возразил Хаидаркул.
— Нет, есть дело! Асо сейчас там, о нем надо подумать. Будь ему защитником и покровителем!
О, если бы мне взять его в зятья и потом умереть... Ну ладно, иди собери тарелки и котлы да потребуй с хозяев свою плату!
Хаидаркул стоял в нерешительности, но, увидев ясный взгляд старухи и ее улыбку, опять нагнулся и приложил ее руку к глазам.
— Я вернусь!— сказал он, уходя.— Я скоро вернусь. И Асо приведу с собой.
Было прохладно, приятный свежий ветерок веял над городом. Кричали петухи.
А в доме Оллоёр-би праздник шел своим чередом. Женщины со свечами и руках, с громкими песнями, возглашая: «Тысяча приветов!», проводили невесту в большую комнату за свадебную занавеску. В главной уже съели плов и убрали дастарханы, и перед имамом местной мечети, который сидел на почетном месте, поставили чашу с водой. После опроса двух свидетелей назначили квартального аксакала поручителем невесты. Имам прочел молитву бракосочетания. Получив согласие поручителя невесты и согласие жениха, имам торжественно вручил судьбу Магфират Гани-джан-баю. Чаша с водой обошла всех, и каждый отпил из нее глоток, желая и себе такого счастья. После этого жениха потребовали в ичкари.
В этот вечер жених подстриг свои и без того красивые усы и бороду, надел жениховский наряд — шелковую рубашку и штаны, сапоги из цветной кожи и кауши, длинный камзол из японской чесучи, поверх него легкий, белый, без подкладки, шелковый халат, а на него халат из плотного каршинского шелка. На голове — чалма из тонкого шелка, повязанная свободно, карманы полны серебряных и золотых монет. Когда он выходил из мехманханы, Оллоёр-би высыпал ему на голову целую миску бухарских монет. Дети и слуги быстро их подобрали, расхватали. В крытом проходе, ведущем в ичкари, дядя невесты высыпал на жениха еще кошель серебра, его собирали уже служанки и девчонки с внутреннего двора. И снова бесконечные «салом», и ответные «тысяча приветов», и шум и гам такой, что весь дом дрожал...
У дверей большой комнаты, где ждала невеста, мать ее осыпала жениха золотыми. Женщины и девушки с криком и визгом бросались под ноги гостей, собирая монеты. Когда жениха наконец ввели в комнату, все молодые женщины и девушки с любопытством уставились на него, многие из них позавидовали Магфират.
По старинному обычаю бухарских таджиков, жених, как только зайдет за свадебную занавеску, старается ощупью найти ногу невесты и наступить на нее.
Невеста со своей стороны стремится сделать то же самое. Это примета: кто первый наступит на ногу супругу, тот будет главенствовать в семье. Гани-джан хотел наступить на ногу Магфират, но ему не удалось, как-то так вышло, что он почувствовал ногу невесты на своей ноге. Сваты тотчас это заметили, но родственники жениха подняли шум, чтобы заглушить радостные возгласы родных невесты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139