А меня, мальчик мой золотой, прошу тебя, никогда меня не бойся! Я знаю, иногда я бываю несправедливой. Знаешь, дорогой, я сама обратила внимание, это почему-то только с тобой. Да, похоже, так оно и есть. Но вовсе не потому, что я тебя не люблю. Я просто строже к тебе отношусь. А сама знаю, какой ты, не сердись на меня, я теперь не буду такой строгой...
Целую неделю я не ходил в училище. Прогуливал, изображал из себя больного. В училище, однако, отнеслись к моей болезни с пониманием, не требовали никакой справки от врача, вообще ни бумажек, ни объяснений. Человек в обморок упал, чего вам еще? Все решили, что я перезанимался. Вот так. Может, и в самом деле?.. Но учитель по специальности, тот меня лучше знал и сразу уловил, что к чему:
— Ты, парень, вот что — комедию передо мной не ломай. Говори прямо, что с тобой было?
— Мне стало плохо.
— Отчего это?
— Откуда я знаю? Наверное, грипп был.
— Грипп? Как же, конечно!— Он недоверчиво качал головой и улыбался.— Знаешь, парень, я ведь тебя слишком хорошо изучил. Как где грипп, так ты его первый подхватываешь, юрк в постель и лежишь. И как на грех в понедельник, ведь верно?
— Ну, в понедельник.
— А что ты в воскресенье делал?
— Дома был. Занимался.
— Ясное дело! Так ты занимался? И с кем же? Ну, отвечай! С какими-такими ребятами?
— Да занимался я. Один занимался. С кем еще я должен был заниматься?
— И в субботу тоже?
— И в субботу.
— Целый день, два дня подряд, да? Черт возьми, ну ты и молодчина.
— Я, правда, занимался.
— И ночью, конечно, тоже. Слушай, парень, ведь я тебя знаю как облупленного. Ну, давай рассказывай, как дело было? Сколько заработал? Сколько примерно такой грипп стоит?
Сознаться или нет? Все равно он мне не поверит, зачем тогда понапрасну обострять отношения.
— Я был на свадьбе.
— Так, значит, на свадьбе. И когда же? Свадьбы ведь по субботам справляют.
— Я и был в субботу.
— Ты что же, женился?
— Нет, я играл.
— И наверняка на валторне. Изображал, стало быть, охотника.
— Я на гармошке играл, а не на рожке.
— Ну, не знаю, не знаю. Это я ведь тоже запретил. То на трубе халтуришь, то на рожке. Как тресну тебя когда-нибудь этой самой трубой по башке! А в воскресенье? Снова на гармошке?
— Ага, на гармошке. Но там я только на подхвате был.
— Ну, само собой. Ты всегда на подхвате. И на похоронах и на праздниках, и непременно с гармошкой. И в духовом оркестре тоже на гармошке играешь. Так почему ты тогда не пошел на гармошке учиться?
— А мне валторна нравится. Только иногда денег не хватает. На стипендию-то не проживешь. Из дома мне не помогают. Даже инструмента приличного у меня нет.
— Я знаю. Все равно с этой трубой ты дурью маешься. Ну кому это надо? И на гармошке плохо играешь и на трубе тоже, а значит, и на валторне, потому что ты себе этой трубой атаку портишь. Вдобавок у тебя еще и инструмент никудышный, так что все одно к одному, дерьмо все это, а не игра. Думаешь, у меня в свое время инструмент был лучше? Силы небесные, видел бы ты эту рухлядь! И ведь я играл на ней, а куда было деваться. Черт побери, знавал я одного валторниста, он был другом Кауцкого и моим тоже, ведь все мы, валторнисты, друзья, так уж повелось от сотворения мира, молодые и старые, я был молодой, ты будешь старый, какая разница — лучше покажи, на что способен. Ну а тот парень приехал откуда- то из деревни, дома у него ни работы, ни жратвы не было, как с неба свалился на курорт, такой вот сморчок, одет как нищий, одни портки да замызганная рубашка, но какая у него была атака, господи боже, какая атака!
Валторна разбитая, вся в дырах, черт знает, где он эту жестянку раздобыл, перед игрой ему приходилось дыры в ней смолой залеплять. Ну, пришел, мол, так и так, хотел бы играть в курзале. Все над ним сперва издевались, но что этот парнишка на своей рухляди вытворял — было просто чудо, форменное чудо! Напялили на него фрак, и он в мгновение ока стал знаменитым, потому что звук у него был потрясающий — красивый, ну прямо шелковый, он мог из своего паршивого инструмента то сыпать шарики, то стрелять дробью, то булавками колоть, выдавал трели как пикколо, заливался как жаворонок, если бы звук мог затвердеть и стать осязаемым, так он бы любому насыпал в горсть или в платочек груду жемчужин или прямо тут же задаром раздавал их как бусины. Случилась с ним как-то раз курьезная история. Однажды оркестр уже начал, а его, прошу прощенья, но ей-богу, так оно и было — прохватило с желудком, и как раз в самый неподходящий момент, тут тебе что концерт, что не концерт, все едино. И помчался он со сцены прямиком в сортир. Дирижер побледнел, потому что у валторны было в этом сочинении прекрасное, действительно великолепное соло на несколько тактов, и через минуту оно должно было прозвучать, вот сейчас запоет ветерок, смычковые уже нежненько так шелестели, боже мой, что же этот ветерок принесет? Ну а он, соловей этот, о своем соло помнил и оставил дверь открытой, а когда этот ветерок еще немного усилился, тут и прозвучало соло из сортира, и вышло так еще красивее, слушатели были совершенно очарованы, думали, что так и задумано, что это такой специальный эффект, будто кантилена должна доноситься издалека, из глубин какого-то тихого, зачарованного леса, где рассыпались трели влюбленного принца либо волшебный стрелок запел, затрубил, мечтательно так затрубил в рог из слоновой кости... Вот видишь, балда. Раз хохочешь, стало быть, здоров ты как бык. Валторну уважать надо. Я знаю, инструмент у тебя паршивый, ну да я тебе какой-нибудь сосватаю по сходной цене. Выкинешь эту рухлядь, только еще чуть-чуть потерпи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30