По утрам в костеле я ужасно мерз. Клавиши страсть до чего холодные, так зябко от них пальцам. А священник на меня неведомо за что злился — глядел на меня словно на безбожника, что, впрочем, было недалеко от истины, и запрещал мне включать электрическую печку.
Однажды Адрика встретила меня на улице, улыбнулась и сказала почти с упреком:
— Что это с тобой? Почему не заходишь?
— Я приходил. Как-то зашел — тебя не было. А почаще теперь не могу — занятий много. Столько всего навалилось.
— Знаешь, мне тебя немного не хватает. Честное слово. Я вижу, ты на меня дуешься. Наверное, есть за что. Но все равно, хоть ты и злишься, а мне хочется с тобой иногда поболтать. Я — какая есть, такая есть. Не буду перед тобой притворяться. Будь ты на моем, а я на твоем месте, может, я бы тоже на тебя чуть-чуть обижалась. Пожалуйста, зайди к нам, когда сможешь. Мне нужно кое-что рассказать. Может, тогда ты меня поймешь.
Что же она хотела рассказать? Почему сразу не сказала? Может, зайти все-таки? Нет, не пойду.
А как тянет. Так хочется ее увидеть, поговорить с ней.
И не только поговорить.
Нет, решено, не пойду! Есть у меня, правда, ее книжка, брал почитать, надо бы вернуть, так что придется, видно, зайти.
Так убеждал себя не ходить туда, и тут же страшно обрадовался этой книжке. Теперь будет повод зайти, посмотреть на ручей, который я называл речкой, но, главное, на дом, заглянуть в дом, в комнату, где стоит фисгармония, еще раз увидеть ее... Да что же это, я все такой же! Видно, никогда не поумнею. Чего я выжидал, почему не нес эту книжку? Все таил надежду, вот, мол, встречусь с Адрикой на улице, и она позовет меня в гости, а если сама не позовет, тогда я напомню про книжку и занесу, когда ее не будет дома. А интересно, что это она хотела мне сказать? Ерунда! Ничего не хотела. Просто так брякнула, чтобы я отвязался, оставил ее в покое и не лез с расспросами.
Все-таки в середине декабря я к ним зашел. Выбрал день среди недели, чтобы Адрика наверняка была на работе и Феро у них не околачивался. Взял книжку и отправился.
Мать Адрики я застал в прихожей, видно, куда-то собиралась — уже пальто в руках держала, но, увидев меня, повесила его на вешалку и приветливо улыбнулась:
— Ну что это вы? Почему так долго не приходили?
— Все времени не было. И сегодня до обеда только свободен. Я тут недавно брал у Адрики книжку, вот зашел вернуть.
— С книжкой чего же спешить, а заглянуть к нам можно было и пораньше. Сыграли бы, а то нам как-то без музыки скучно. Входите! Я вроде бы из дома собралась, постойте, куда же это я хотела пойти?
— Что вы, я ведь просто так заглянул. Только книжку вернуть. Не буду вас задерживать.
— Да не задерживаете вы меня. А хоть бы и задерживали, я все равно рада, что вы пришли. Ой, господи! Совсем запамятовала, куда же я собиралась? Вы завтракали?
Я кивнул.
— Никогда-то вы ничего не хотите. Ну да ладно, проходите в дом. Раз завтрак прошел, хоть чем-нибудь вас угощу.
— Не стоит, я, правда, всего на минутку, вот книжку...
— Тогда знаете что? Подождите. Что же это я хотела? Вот голова стала! Ну, ничего, все равно оденусь! —"И сняла
с вешалки пальто.— Пошли на улицу! Я если одно забуду, так сразу другое что придумаю. То-то вы сейчас удивитесь!
Мы вышли в сад и по песчаной дорожке прошли прямо к речке. Остановились у лодки. Она показала на лодку рукой:
— Помогите-ка! Отправляемся в плаванье! Старой тетке захотелось прогуляться. Ну, что вы уставились? Что нам зима, это разве мороз, вода сама лодку понесет!
— А куда? — Я помог ей спустить лодку, не понимая еще, что она задумала, куда с этой лодкой и зачем? Может, это все для меня? С чего бы это? Чувствует, наверное, что я обиженный и кругом несчастный. Или вспомнила, что обещала мне прогулку? Решила сейчас, хоть все давным-давно прошло, вместо Адрики мне прогулку устроить?
— Куда мы сейчас? Почему по воде? У вас, наверное, и времени-то мало. Я ведь просто книжку занес.
— У меня на все времени хватает, обо мне не беспокойтесь! А про книжку эту вы уже раза три сказали, и хватит.
Лодка уже покачивается на воде.
— Ну, готово! Залезайте! — Она подает мне весло.
— Я грести не умею.
— Не умеете? Что же вы тогда за мужик? Ну ладно, залезайте и сидите. Садитесь спокойно!
И мы оттолкнулись от берега.
Она гребет стоя, а я сижу как дурак, не переставая удивленно таращиться. Ее даже на шутки потянуло:
— Похоже, вы и вправду воды боитесь! Не волнуйтесь, я грести умею.
Вода покрыта тонкой корочкой льда, но лодке он почти не мешает. Весло тихо опускается, словно разгребая мелкие монетки или рыбьи чешуйки. Тут и летом не бог весть какая вода, это всего лишь мелкий приток, круглый год он плавно и меланхолично несет свои воды, где-то вдали беззвучно впадая в Малый Дунай, так тихо, что наш милый и задумчивый Малый Дунай об этом почти не догадывается. А придет время и загадят его нефтью и масляными разводами, тогда уж ему точно ни до чего дела не будет, ничего, мол, не знаю, ничего не ведаю... Ну а пока наш милый, милый, малый, Малый Дунай, Дунай еще чист, и мы потихоньку гребем к нему, Малый Дунай, Дунаюшко, видно, будут у тебя сегодня гости из Иванки...
Нет. Не будут. Мы остановились.
— Вот и приехали,— говорит она.— Видите тот орешник? Правда, красивый? Надо бы веток наломать, хотя бы несколько. Если их поставить в воду, вот увидите — к рождеству они распустятся. И листочки появятся, и сережки. Правда-правда, сережки созреют, покроются пыльцой, и от нее весь стол станет желтым, на целый пирог ее наберется. Нехорошо, правда, лещину губить, ломать ветки, ведь из всех кустов и деревьев она самая первая зацветает, когда весна еще только-только начинается, а пчелы, если погода хорошая, вылетают из ульев и на этом самом орешнике собирают пыльцу, прямо на первом или на втором-третьем вылете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30