Да я и раньше сбивалась. Почему мы, собственно, на вы?
Прежде чем я успел пожать плечами или еще как- то отреагировать, она встала и подала мне руку.
— Меня зовут Адрика.
Я тоже поднялся, пожал ей руку и назвал себя. Может, надо было ее поцеловать? Вокруг никого не было, и мне показалось, что именно этого она и ждала и даже чуть-чуть приблизила лицо. Но мы так и не поцеловались. Уселись обратно, и, если б Адрика не заговорила, неизвестно, когда бы я пришел в себя.
— Солнышко мое, я так к этим занятиям привыкла. И к тебе тоже. И без наших разговоров мне было бы скучно. Ведь я так люблю с тобой разговаривать. И слушать тебя люблю. И играть. Не волнуйся, я и дальше буду заниматься. А руки у меня уже получше стали,— она вытянула их передо мной,— правда, получше? Солнышко, ведь это и твоя заслуга тоже.
Я растерянно, немного даже глуповато улыбался, не зная, что мне с ее руками делать и куда деть глаза:
— Ну ладно, я знаю, давай теперь заниматься.
А потом я снова повстречал ее с тем парнем. Они опять прогуливались вместе, а я шел навстречу и сворачивать было некуда. Адрика нас познакомила. Звали его Феро, и был он на три года старше меня, но об этом я узнал позже. В тот раз мы просто пожали друг другу руки и представились. Адрика только добавила, что я ее приятель. И то же самое сказала мне о Феро.
Через два дня была пятница, и, когда я пришел к ним, она не преминула объяснить еще раз:
— Этот Феро, с которым я тебя позавчера познакомила, он в самом деле мой приятель. Мы уже давно знакомы. У него тут тетя. Сам он живет в Братиславе, но иногда приезжает к тете в гости. Он такой остроумный! Мы выходили немного прогуляться. Вообще-то мне не очень даже и хотелось.
Но всего через неделю я встретил Феро у них. Он и вправду оказался очень веселым и приятным малым. Ничего удивительного, если Адрика встречается с ним не только как с приятелем. Чего там говорить, он явно красивее меня. Пожалуй, несколько самоуверен, но вовсе не ехидный. Со мной он держался дружески. Я начал было ему «выкать», все-таки он был старше, но не сказали мы двух-трех слов, как он заявил, что это ни к чему, мы ведь друзья и будем на «ты».
Разговаривали мы втроем. Феро то и дело отпускал шуточки. Адрике было весело. Я тоже притворялся веселым, иногда даже смеялся, хотя было мне совсем не до смеха. А смеялся я только потому, чтобы рядом с ним не выглядеть идиотом.
Урока, естественно, никакого не получилось. К фисгармонии мы даже не подошли, хотя Феро и просил:
— Сыграйте что-нибудь! Правда, позанимайтесь, я мешать не буду. Только послушаю. Или, если хотите, могу на время уйти. Поднимусь наверх, к Марике и Владко.
Адрика возразила — мол, он совершенно нам не мешает. Я, само собой, поддакнул, но играть ни я, ни она не стали. Я подбадривал Адрику, она — меня. Потом мы про фисгармонию вообще забыли, опять просто разговаривали, и тут мне стало казаться, что прошло уже довольно много
времени — не пора ли потихоньку подняться и уйти? Или, может, подождать Феро? Откуда я знаю, что в таких случаях полагается делать и когда Феро надумает уходить? Вместе пойдем или мне лучше уйти раньше? Я ведь на урок пришел и не предполагал застать здесь Феро. Может, Адрика и сама его не ждала, но уж если он заявился, могла бы мне дать понять. Сказать, что из урока ничего не получится. Или, наоборот, намекнуть Феро. Зачем я тут? А может, он? Один из нас лишний. Только вот кто? Может быть, мы оба? Адрика называет нас обоих своими приятелями. Феро, конечно, старше, зато я чаще хожу к ним, у нас ведь каждую пятницу занятия. Только вот кстати ли мои визиты? Не кажусь ли я смешным?
— Ну ради бога, сыграйте же в конце концов! — Феро вспомнил про фисгармонию.— Кто-нибудь из вас! Хоть что-нибудь вы сыграть можете?
Я показал на Адрику.
— Конечно, она же занималась.
— Заниматься-то занималась, только все равно ничего не знаю. Я еще не умею играть.
— А думаешь, я умею? — усмехнулся я.
— До чего вы оба смешные!— Феро явно потешался над нами.— Зачем же вы тогда занимаетесь? Для меня бы что угодно сошло. Я в музыке совсем не силен, даже петь не умею.— Его разбирал смех.— Честное слово, совершенно не умею петь, никакого слуха нету. Отец мне купил пианино, а я с ним как глухой, ей-богу, глухой как пень.
— Ладно тебе на себя наговаривать!
— Ну, вообще-то спеть могу, но обязательно с кем-то на пару. В одиночку не выходит. Музыку люблю, а петь не умею. Мы это пианино потом продали. Ну, сыграйте же!
, Поневоле пришлось сесть к фисгармонии и сыграть коротенькую прелюдию, совсем маленькую, чтобы никого чересчур не утомлять.
Тут оба принялись меня уговаривать:
— Еще что-нибудь!
Я и выдал еще. Нечто легонькое, мелодичное. А следом какую-то затасканную мелодию. Потом, чтобы в один заход показать все свои способности, сыграл из Баха. Вот это был Бах! Бедолага! Я этого Баха решил вроде как бы усовершенствовать, обогатить собственными идеями с
колбасным душком. А потом пристегнул парочку ласковых, угодливых аккордов, будто хотел все на свете собрать в одной куче — и сентиментальщину, и пошлятину, и Баха, и колбасу, и стаканчик, всадил три-четыре аккорда из Скрябина, потом чего-то из Альбина Берга или, может, из Стравинского и подал все это в станиолевой обертке.
И, представьте, подействовало. А я так даже вспотел. Так мне, друзья мои, хотелось покрасоваться, и так скверно я играл, что сразу собственным потом в нос ударило. Я вообще-то не обольщаюсь, знаю, что играть не умею. И по мне это было заметно, так что я быстренько засобирался домой.
— Пора идти. Мне дома надо немного покорпеть.
Поднялся и Феро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30